Душевная хирургия. Юлия Ивановна Табакарь

до сих пор его речь, полная витиеватых пословиц и легенд, была перекрыта плотиной, которую теперь прорвало. Англичане садились возле Зельда и старательно записывали в свои фольклорные путевые заметки его необычайно красочные и трагические рассказы. Как мальчишкой он дул в трубочку из сорванной травинки и поднял сильный ветер, который унес с веревки во дворе папину рубашку. Как он бежал за ней и увидел в траве змею. Как рассказал об этом всем соседям и над ним смеялись два дня, ведь на острове никогда не было змей. Смеяться перестали, только когда змеи появились даже в домах. Смотрели с тех пор на него косо и с подозрением. Люди верили, что змеи на островах появляются только тогда, когда темные силы бросают их прямо с неба.

      Зельд говорил, ученые писали. Все в этом мире было ему подвластно и в то же время постоянно выходило из-под контроля. И он не мог научиться управлять этим правильно, не находил себе места и очень хотел бы больше не причинять никому вреда.

      – Но в чем же ты виноват, Зельд? – спросил самый старший в команде ученых, которому вдруг стало жаль этого суеверного мальчишку. – Ведь не ты подкинул этих змей. И не ты убил тех моряков…

      – Но я убил мать! – выпалил Зельд и вдруг поник, словно от удара. – Так говорил отец, когда был пьян. Она умерла в родах, потому что я был слишком большим.

      В комнате воцарилась тишина, никто больше не записывал в блокноты.

      Зельд выбежал из каюты. Он был сердит на отца, на мать, на соседей, на змей, моряков, ученых, рыб и море. Силясь не расплакаться, он сдвинул брови и с вызовом посмотрел наверх. По небу ползли черные тучи. Надвигалась буря.

      Жертвоприношения

      Когда солнце скрылось за горизонтом и повеял теплый ветер с юго-запада, наполнивший городские переулки ароматом моря, миндаля и душистого османтуса, Амвросий и Катарина взошли по терракотовым ступенькам к алтарю. Они сели на холодный глиняный пол. Перед ними на каменном возвышении стояли весы с большими плоскими чашами. Амвросий глубоко вздохнул. Катарина, взглянув на мужа искоса из-под густых черных ресниц, решительно положила на одну из чаш весов все свои жертвы.

      – Ради тебя и детей я оставила учебу. Я могла быть счетоводом и писала бы палочкой на дощечке, сколько овец и баранов у богатого господина с соседней улицы. Но я забыла о своих интересах, о самореализации и сложила всю свою жизнь к твоим ногам.

      – Зря ты это сделала, дорогая жена, – ответил Амвросий. – Когда ты не стала счетоводом, богатый господин с соседней улицы не досчитался одной овцы.

      – Я терпела твои глупые шуточки, Амвросий. Взяла на себя все хозяйство. Ты никогда не помогал мне.

      – Ты не просила. Я всегда к твоим услугам.

      – Тебя никогда нет дома. Я отдала тебе лучшие годы. Я была пальмовым листом, на котором ты писал свои желания. Ты сказал, что твоей жене не пристало плавать на спине в тонких одеяниях в прозрачных водах, и я прислушалась к тебе, хотя в эти счастливые минуты, лежа на волнах, я чувствовала под своей спиной силу