Театральная эпопея. Сергей Константинович Карамов

уже становиться взрослее:

      –Слушай, Сережа, ты как на Луне растешь, что ли? Знаешь, какая маленькая зарплата

      у библиотекаря?

      –Ну…

      –Вот и ну! Хорошие книжки – дефицит, как и хорошая колбаса! Вот и обменивают

      кило колбасы на дефицитную книжку, которую ты не можешь прочитать. Потом

      читатель приносит эту книжку в библиотеку, дает библиотекарше еще новый дефицит,

      а она ему – новую дефицитную книжку. Бизнес своего рода!

      –Фу, как противно…

      –Это жизнь, старик!– объяснял мне Дима, улыбаясь.– А иногда дефицитные книжки

      даже продают.

      –Как это?

      –Молча! Бизнес своего рода, а потом книжки списывают. Или пишут, что их читатели потеряли.

      Помните, мой дорогой читатель, старые лозунги о том, что наша страна являлась

      самой читающей страной в мире? Да? А помните сбор макулатуры в обмен на

      интересную книжку? Помните, надеюсь, книжных спекулянтов у входа в книжные магазины? Я-то все помню, помню мои тщетные поиски пьес Шекспира, Шиллера, Мольера. Как мне хотелось их прочитать! Не найдя этих пьес в библиотеках, я решил

      ходить в читальню, чтобы читать нужные мне пьесы. Представляете себе, господа, мои дорогие читатели, отчаяние юноши, который хочет читать Шекспира, других известных драматургов, но не может найти их пьес в продаже или в библиотеках, живя в самой читающей стане мира?! Не абсурд ли, хотя мы жили и продолжаем жить в стране

      абсурда!.. И как мне было трудно читать пьесы в читальне, когда такое чтение требует тишины, покоя! Я тратил каждое воскресенье в читальне несколько часов, чтобы читать пьесы Шекспира. Отец постоянно ворчал, говоря, что потраченное мной время надо

      было уделить занятиям медициной, но я старался пропускать его замечания мимо ушей

      и не отвечать ему – так спокойнее жилось. Наконец, прочитав в читальне несколько пьес Шекспира и Мольера, я также прочитал многие сочинения Вольтера. Дидро,

      Жан Жака Руссо, Чернышевского, Добролюбова, которые еще более способствовали

      моему свободолюбивому нраву. Если отец с матерью жили тихо, даже опасливо, я рос

      и становился совсем иным, чем они: смелым, горячим, решительным. Я открыто говорил своим знакомым ребятам во дворе, что надоело жить в царстве дефицита и

      нищеты. Неоднократно отец и мать делали мне замечания, даже кричали на меня,

      говоря, что я должен помалкивать и не говорить, о чем думаю, с ребятами во дворе.

      –Нет!– решительно возразил родителям я.– Молчать я не буду!

      –А тогда тебя посадят в тюрьму!– известил меня отец, весь красный от волнения.– Или

      тебя посадят в сумасшедший дом.

      –Меня? Но я не больной.

      –Посадят, Сережа,– поддакнула отцу моя мать.– Лучше помалкивай, так лучше будет.

      Здесь дома ты можешь говорить, о чем думаешь, но вот на улице или в школе не советую.

      Я тебе по секрету скажу, только ты никому во дворе и школе не рассказывай.

      И она впервые рассказала мне про своего отца, который погиб в сталинских застенках.

      Его арестовали за какую-то