Святая Русь. Полководец Дмитрий. Валерий Александрович Замыслов

град Владимир. Лазутчик прознал и вернулся в Нежданку. Вот тогда-то мужики и выбрались на большак. Но их поход оказался неудачным: торговый обоз прошел под усиленной охраной. Мужики изрядно огорчились, но Качура ободрил:

      – Не тужите, православные. Не было везенья на сей раз, будет в другой. А то и сами купчишками в Переяславле предстанем.

      – Как это?

      – Просто, мужики. У нас, слава Богу, и мёд, и кой-какие меховые шкуры водятся. Облачимся в суконный кафтан – и на торги. Без соли не вернемся.

      Мужики поуспокоились, а тут и на всадника с полонянкой наткнулись…

      Данила привёл Марийку в свою избу и молвил:

      – Поживи у меня, девонька. Изба новая, лепая. Я ведь ране в плотниках ходил. Глянь, какая горница. Чистая, сухая и светлая, будто светелка. Я два оконца вырубил, как будто ведал, что красна девица здесь будет жить.

      – А где ж семья твоя?

      – Лучше бы не спрашивала, – потемнел лицом Качура. – Жену мою молодую, на всё село самую пригожую, боярин обесчестил. Жена в запале на боярина с ножом кинулась, да, жаль, не убила, а лишь чуток поранила. Злодей повелел Матренушку мою насмерть плетьми запороть… Был у меня и мальчонка пяти лет. В реке утонул. Сидел на боярском челне и рыбалил. А тут тиун появился, закричал. Сынок с перепугу в воду свалился. Помышляли мы с Матреной трех сыновей заиметь, да видишь, как получилось.

      Марийка, участливая к людской беде, горестно вздохнула:

      – Жаль мне тебя, дядька Данила. Знать, худой у вас был боярин.

      – Худой, нравом жестокий. За малейшую провинность избивал нещадно. Оброки же такие заломил, что ни вздохнуть, ни охнуть. Не зря от него в леса бежали. Так что мы не разбойники, девонька.

      – Уразумела, дядька Данила. Одного в голову не возьму. Пошто ты меня в деревню привел?

      Качура ответил уклончиво:

      – Опосля поведаю. А пока, сказываю, поживи у меня маленько.

      – А коль сбегу?

      – Не сбежишь. Без провожатого дороги вспять не сыщешь.

      Марийка вдругорядь горестно вздохнула. Не сыщешь. Окрест такие дебри да болота, что сам леший заплутает.

      На другой день утром она вышла из избы и прошлась вдоль Нежданки. В деревне уже ведали о её появлении. Попадавшие встречь бабы были приветливы:

      – Здравствуй, Марийка. Данила – мужик добрый, не обидит. И деревня наша – поискать. Ни боярина, ни тиуна треклятого. На волюшке живем. Не горюй!

      Вокруг деревни простирались крестьянские нивы. Изрядно потрудились мужики, раскорчевав вокруг своего поселения вековые леса.

      Бегали по Нежданке и ребятишки, оглашая деревню звонкими голосами.

      А за околицей, ближе к речушке, дымилась кузня; слышался дробный перестук увесистого ручника. От речушки неторопко шли двое мужиков с бредешком и берестяным лукошком.

      «Никак рыбы наловили, – невольно подумалось девушке. – Ушицы бы похлебать».

      Марийке захотелось есть. Она вернулась в избу и увидела в ней пожилую женщину в посконном[42] сарафане, наглухо повязанную убрусом

42

Посконь – домотканый холст из волокна конопли.