Провал. Ханс Русенфельдт

отрезала Урсула. Она не собиралась рассказывать Себастиану, что ее план состоял в том, чтобы дать Торкелю немного больше уже этим вечером.

      – Я волнуюсь за вас, хочу, чтобы вы были счастливы.

      – Чушь, – фыркнула Урсула.

      – Нет, ладно, я хочу, чтобы ты была счастлива, на Торкеля мне действительно наплевать.

      Урсула остановилась и повернулась к нему. Ее глаза внезапно потемнели от сдерживаемой ярости.

      – Ничто из того, что ты делаешь или когда-либо делал, не свидетельствует о том, что ты хочешь, чтобы я была счастлива.

      – Это, пожалуй, не совсем справедливо… – попытался возразить Себастиан, совершенно не готовый к обороту, который принял легкий, на его взгляд, тон беседы.

      – Разве? Когда ты хотел, чтобы я была счастлива? – продолжила Урсула. – Когда изменял мне с моей сестрой? Или когда твоя бывшая сожительница выстрелила в меня у тебя дома, а ты даже потрудился прийти в больницу, чтобы узнать, как я себя чувствую?

      – Мне жаль, что так вышло. Я просто не мог… Я ведь говорил тебе на свадьбе.

      – Слишком поздно, Себастиан.

      Урсула резко развернулась и двинулась к гостинице. Через несколько шагов она остановилась и вновь повернулась к нему.

      – Вместо того чтобы поступать, как говнюк, а потом просить за это прощения, тебе никогда не приходило в голову просто перестать быть говнюком?

      Она быстрым шагом пошла дальше, к входу.

      Себастиан остался стоять, по-прежнему удивляясь тому, как его невинная, поддразнивающая болтовня могла привести к такому. Конечно, на долю Урсулы выпало несколько очень тяжких месяцев. Ее бросил Микке, тяготили плохие отношения с дочерью, да еще потеря глаза. Наверное, просто чаша переполнилась, и теперь все это выплеснулось на него. Он действительно не считал, что так уж часто обижал или предавал ее, однако, вновь двинувшись вперед по дорожке, он предположил, что если предательства серьезные, то их не обязательно должно быть много.

      Хостес проводил Себастиана и Урсулу в комнату рядом с рестораном и попросил посидеть на одном из черных кожаных диванов, пока он приведет девушек. За время ожидания они не сказали друг другу ни слова. Себастиан не имел желания возобновлять беседу, а Урсула явно не намеревалась ее продолжать. Когда хостес вернулся в компании двух женщин – одной около двадцати, второй немного за тридцать, обе в черных юбках и белых блузках с логотипом гостиницы на груди – они встали, представились и изложили свое дело.

      Женщины уселись в кресла напротив них. Урсула щелкнула шариковой ручкой и приставила ее к лежавшему у нее на коленях маленькому блокноту.

      – Вы обе работали здесь в прошлый вторник? – начала она.

      – Да, – кивнув, подтвердили обе женщины.

      – Рассказывайте.

      – Что рассказывать? – спросила Сисси, младшая из них.

      – Вы сказали, что Мирослав Петкович здесь обедал. Вместе с каким-то человеком.

      – Да.

      – Где они сидели? – вставил Себастиан.

      – Там, в зале, – ответила Эмма. Она обернулась и показала через