Два плюс один. Елена Арс

руки, взывает к небесам, проклинает разбушевавшуюся стихию. Безутешно рыдающая девица печалится по маячившей вдалеке любимой и верной подруге…

      – Круто! – Выдохнул Семен. Ему даже стало жаль Маринкину шляпенцию. Ремизов – молодец, великий комбинатор, фантазии в нём – неиссякаемый источник!

      Виталик оценивал свои способности намного скромнее. Им руководила жажда мести за своё пострадавшее самолюбие. Но сейчас он почти спокоен:

      – Ничего, Мариночка! Ещё посмотрим, чья возьмёт. Не рой другому яму – сама в неё попадёшь!

      Эх, Виталька, Виталька! Как всегда, поторопился с выводами…

      Погода испортилась в одночасье. Небо заволокло тяжёлыми свинцовыми тучами. Гроза заставила отряд, входящий на территорию лагеря (возвращались с экскурсии по городу), перейти с шага на бег рысцой.

      Успели! Дождь хлынул нескончаемым потоком, превращая в грязное месиво ухоженные дорожки и аллеи. Нарастающий шум прибоя, доносившийся со стороны моря, говорил о приближении шторма. Ветер усиливался. Близок час расплаты!

      Ломакина сидела в библиотеке, у окна. Рассеянно листала журнал. Шляпа (куда же без неё!) лежала рядом, на подоконнике. Пока всё складывалось, согласно разработанному плану. Как по нотам!

      Виталик наметил следующие действия: Семён отвлекает внимание Ломакиной и воспрепятствует возможному вмешательству дремлющей над книгой библиотекарши, старенькой Евлампии Олимпиадовны (имечко – язык сломаешь!). Виталик должен незаметно подойти к окну и раскрыть створки. Остальное завершит стихия.

      – Не приставай, видишь, читаю! – Маринка демонстративно передвинула журнал в противоположный край стола.

      Виталька кивнув приятелю: отлично, продолжай в том же духе, начал рокировку в сторону окна.

      Эх, чего не сделаешь ради душевного спокойствия лучшего друга! Рука потянулась к выбившемуся из общей прядки волос завитку… Негодующий вопль, звонкая оплеуха, стук створок распахнутого окна, шум дождя, рёв шквалистого ветра – всё слилось в громкоголосую какофонию.

      Евлампия Олимпиадовна приоткрыла глаза, обвела помещение рассеянным взглядом. Держась за полыхающее огнём ухо (крута Ломакина на расправу!), Семён поспешил успокоить старушку:

      – Ничего страшного, всего лишь ветер! Не беспокойтесь, сейчас закроем. – Молниеносным движением руки Ремизов смахнул шляпу с подоконника. Принялся возиться с окном. Ветер рвал створки из рук. Подхватив шляпу, швырнул её в клокотавшую и ревущую бездну…

      Всё. Конец. Финита ля комедия.

      – Шляпа! Моя шляпа, её сдуло! – Маринка, забыв об обидчике, подскочила к окну.

      – Унесённая ветром. – Виталик со скорбным выражением лица отошёл в сторону. Сложив руки на груди, опустил голову («мавр сделал своё дело…»).

      – Во артист! – Изумился Семён неожиданным перевоплощениям друга..

      – Вот она! В ветвях запуталась! Ты же снимешь её?!

      Разве мог он, Кострыкин Семён, отказать мольбе несчастной и такой беззащитной, сломленной горем, особы?