Застава. Василий Головачев

Худой, – ответил он; Евгений всегда был упитанным и объёмистым, за что и получил кличку Худой. – Сижу на работе. А ты где?

      – Да и я на работе, – рассмеялся Федорчук. – У нас не забалуешь, завод работает на оборонку, начинку для военных спутников делаем, так что приходится корячиться денно и нощно.

      – Ты ещё не директор? – пошутил Уваров.

      – Для директора у меня рост не тот, но я, между прочим, зам главного технолога. Слушай, в тему заговорили, тут у нас интересные фокусы обнаружились… – Федорчук осёкся, помолчал. – Слушай, ты же преферансист? Не хочешь поиграть в дружеской компании? У нас Петро Довгаль уехал на восток, в Новосибирск, игрок нужен.

      Уваров вспомнил свои встречи в компании с Новихиным, Кореневым и Хаевичем, которые оказались агентами ксенотов. Воспоминания приятными назвать было трудно.

      – Да не хочется.

      – В другой компании играешь? – догадался Женя. – Ты как-то говорил. Одно другому не мешает. Подумаешь?

      Уваров неожиданно решился:

      – Вы когда играете?

      – По субботам или по воскресеньям у Вовки-моджахеда.

      Моджахедом они дразнили Володю Кабанова, отпустившего усы и бороду и весьма похожего на кавказца.

      – В субботу я не могу, обещал внучку сводить в зоопарк.

      – Давай в воскресенье. Начинаем в одиннадцать утра и до трёх-четырёх дня.

      – Где он живёт?

      – Могу заехать. Вовик живёт на улице Танкистов, недалеко от метро «Речной вокзал». От твоего дома ехать полчаса.

      – Хорошо, созвонимся в субботу и договоримся точно.

      – Отлично, старый, буду рад тебя видеть. – Голос Жени в наушнике айкома пропал.

      Настроение поднялось ещё на пару градусов.

      Во-первых, Уваров давно не играл, а преферанс он любил как великолепный способ расслабленной психоконцентрации. Во-вторых, встречи с Федорчуком всегда были позитивными, поэтому их можно было считать лечебными сеансами. Плюс разговоры ни о чём, мужской трёп, общие воспоминания, неизбежный стёб и хохот. Живём, мужики?

      В таком ключе он и закончил рабочий день, настраиваясь на воскресенье.

* * *

      Сели за стол в начале двенадцатого.

      Федорчук шутил, рассказывал анекдоты, его поддержал Кабанов, Уваров тоже сподобился рассказать парочку смешных историй, чувствуя себя на подъёме, что его самого удивило, пока не вспомнил, что атмосфера игры с прежней компанией была иной, там он вынужден был выглядеть солидным, – и лишь четвёртый игрок, Костя Борщёв, не принимал участия в общем веселье. Он был мрачен и, очевидно, поэтому не сыграл три игры подряд, ни обычную шестерную, ни трефовую семерную, ни мизер. В школе его дразнили Борщом, в институте чекистом, уважая аббревиатуру его фамилии, имени и отчества – КГБ, что расшифровывалось как Константин Григорьевич Борщёв.

      Женя наконец заметил «отсутствие» приятеля.

      – Чекист, ты чего смурной, лимон съел? Или что дома случилось?

      – За