Ненавижу тебя любить. Анна Веммер

всему, что я так долго строила, придет конец.

      Отдаю сменщице половину чаевых, заработанных за сегодня, и поднимаюсь. Я думала, что если минут десять посижу, то ноги пройдут, но, едва поднимаюсь, тут же охаю от боли и чуть не падаю. Если расходиться, не стоять на месте, то боль терпимая, но стоит дать ногам хоть минутную передышку, мне начинает казаться, что я хожу по куче раскаленных лезвий.

      Если бы у меня был в запасе хотя бы час, я бы съездила домой переодеться, но приходится нестись на всех парах к садику, чтобы не опоздать за Машкой. Проклятая теплая осень! Я и не подумала взять запасную пару туфель, я вообще не ожидала, что новые балетки будут так жать и натирать.

      От обиды и жалости к себе хочется разреветься прямо в метро, но кто виноват в том, что я понятия не имела, как разнашивают дешевую обувь? В прошлой жизни все было проще. Мне не приходилось таскать по двенадцать часов тарелки с едой, а туфельки покупались мягкие, кожаные и если вдруг натирали ногу, то вызывали только досаду.

      Но все это меркнет в преддверии вечера с Машкой. Ради нее я готова терпеть любую боль, когда я выхожу из метро, то сердце бешено стучит в груди в ожидании встречи с моей девочкой. И только у ворот садика накрывает страхом.

      Что устроил бывший после того, как я сбежала с Машкой? Что он говорил воспитательницам и девчонкам, как они отреагируют на меня?

      Черт, сложнее всего не жить самостоятельно и не зарабатывать на кусок хлеба, а встречаться с людьми из прошлой жизни. Видеть в их глазах осторожный интерес, немой вопрос «как же ты умудрилась так накосячить». А иногда и торжество.

      Захожу в садик и мысленно ругаюсь – администратор сегодня снова Рита и она при виде меня бледнеет.

      – К-ксения Валентиновна… здравствуйте…

      Я обещала себе быть сильной и уверенной.

      – Здравствуй, Рита. Я за Машей, полдник уже закончился?

      – Ксения Валентиновна… вы меня простите, но… я вам Машу не могу отдать.

      – Почему же?

      – Владимир Борисович… он так ругался и кричал, у нас чуть Людмилу Михайловну не уволили! И меня… мы думали, он полицию вызовет!

      – Ну что за ерунда, разминулись во времени, он испугался, перенервничал, подумаешь. Я предупредила няню, няня забыла предупредить мужа, всех поставила на уши. Мы решили все вопросы.

      – Вы в разводе.

      – Не в тюрьме же. Рита, я прав родительских не лишена.

      – Ксения Валентиновна, – умоляющим голосом канючит девушка, – я не могу, простите меня!

      – Хорошо. Если я сейчас Владимиру позвоню, и он вам лично подтвердит, что Машу можно мне выдать, вы перестанете дрожать и позовете ребенка?

      – Д-да…

      Делать нечего, я набираю номер бывшего и с замиранием сердца слушаю длинные гудки. Правда в том, что я даже не уверена, что он передумает. И если услышу в трубке «знаешь, я решил, что сегодня не получится», то сгорю со стыда.

      – Черное, – слышу на том конце провода без всяких «привет» и «как дела».

      – Что?

      – Если ты спрашиваешь,