Ненавижу тебя любить. Анна Веммер

в жизни Владимира Никольского.

      – Ты прости меня, Ксюшечка, – вздыхает свекр.

      Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность. В дорогом ресторане с белоснежными салфеточками и занавесками мне неуютно, хочется как можно скорее отсюда сбежать. Все вокруг напоминает о прошлой жизни, которая закрыта для меня навсегда.

      – Зря я, наверное, так на Володьку давил, – вздыхает Борис Васильевич. – Он всегда терпеть не мог, когда я ему приказываю, а тут… да ты же сама все понимаешь, девочка моя. Тебе папа говорил то же, что и я Володе.

      Киваю, а сама вспоминаю разговоры с отцом. О, как он радовался тому, что за мной ухаживает сын Никольского! Хотя и волновался, приглядывался. «Если этот мажорчик тебя обидит – говори». Для отца я хотя бы не была разменной монетой в бизнесе, чего не скажешь о свекре. Но все это я кручу в голове, а внешне остаюсь спокойной и бесстрастной.

      – Да… вот так вот. Ну, ты прости, в общем. И Володьку прости. Дурак он. Неплохой, но дурак. Да что там – я его таким и воспитывал, вот и пожинаю плоды…

      – При всем моем уважении, – перебиваю его, – вы ничего не пожинаете. Ваш сын по-прежнему ваш, он жив, здоров, богат, теперь наконец-то счастлив. А еще у вас есть внучка, которую у вас не отнимали. Давайте лучше о Маше поговорим. Вы можете заставить Владимира допустить меня до встреч с дочерью?

      Глазки бегают. Стыдно, собаке.

      – Я, конечно, Ксюшечка, попробую, но сама ведь знаешь, упертый дурак, не слушает!

      – Это моя дочь. Я ее родила, я ее пять лет воспитывала, черт возьми, я ее не видела пять месяцев!

      Не выдерживаю и бью кулаком по столу, отчего официант, проходящий мимо, с опаской на меня косится.

      – Да я же понимаю, деточка ты моя, ну не могу я его уговорить!

      – Наймите мне юриста. Пусть подаст иск, пусть делает хоть что-то! Что толку от вашего «прости, Ксюшечка»?!

      – Милая моя, ну не могу же я… в суд да против сына…

      Я устало закрываю глаза. В суд он против сына не может. А мне теперь что делать?

      – Уходите, пожалуйста. Не хочу вас больше видеть.

      – Ксюшеч…

      – Я больше не Ксюшечка, Борис Васильевич, меня Ксения зовут.

      – Ксю… Ксения, погоди. Вот, возьми, пожалуйста. Я тебе тут квартиру снял… на первое время и вот…

      Я замираю, глядя на папку с договором, ключами и приметным белоснежным конвертом. Ярость накатывает волнами, то стихая, то подталкивая бросить эту папку в лицо свекру.

      – Возьми, пожалуйста, ну что ты делать-то будешь? На первое время… пока на работу не устроишься.

      От мысли о том, чтобы взять хоть копейку от Никольских начинает тошнить, но вместе с этим в голову приходит безумная, нереализуемая, но будоражащая идея.

      – Хорошо, – медленно произношу, восстанавливая дыхание, – спасибо.

      – Я попробую поговорить с Володей, – вслед мне говорит Борис Васильевич.

      Мне уже плевать, я пыталась сделать это миллион раз, я умоляла, просила, кричала. Вряд ли у свекра получится убедительнее. Правда в том, что ненависть разъедает Владимира изнутри,