Орфография. Опера в трех действиях. Дмитрий Быков

было, – твердо сказал Клингенмайер. – Все идет своим ходом, и чтобы построить новую империю, надо до конца развалить эту. Тогда все с восторгом встретят царя: батюшка, как хочешь лютуй, лишь бы ты! Собственно, еще Луазон… Ну да бог с ним. Что у вас-то?

      – Да пишу, покуда есть газета. Ну и для себя по мелочи. Я начал тут одну вещь, но не думаю, что доведу до ума. Либо растеряю интерес, либо станет не до писаний.

      – Никогда так не станет, – значительно произнес Клингенмайер.

      – Да какой же смысл?

      – За слово «смысл» я скоро буду брать штраф, как в оны времена, при наполеоновском нашествии, брали за французский язык. Вы говорите, смысл. – Он безошибочно вытащил из шкафа небольшую книгу в желтом кожаном переплете. – Полистайте-ка, а потом говорите о смысле.

      Ять внимательно просмотрел книгу, но не понял хода клингенмайеровской мысли и честно признался в этом.

      – Вот и весь смысл, – улыбнулся Клингенмайер. – Он заключен в ней, и вы же не скажете, что его нет?

      – Вероятно, есть.

      – Уверяю, настанет день, когда он станет для вас яснее ясного. А пока и не спрашивайте никого. Лучше вообще не показывайте кому попало.

      В этот миг снова зазвонил дверной колокольчик, и в дверях возникла тощая долговязая фигура в башлыке. Этого посетителя Ять, сколько можно было разобрать в полумраке, не знал.

      – Фридрих Иванович, – негромко позвал вошедший.

      – А, здравствуйте, здравствуйте, – Клингенмайер пошел навстречу новому гостю.

      – Я решился, Фридрих Иванович, – твердо сказал вошедший.

      Клингенмайер помолчал.

      – Что ж, – сказал он после паузы. – Решившихся не отговаривают, это было бы неуважением к их решимости. Не стану приводить вам аргументов, прошу только еще раз взвесить… Вы всегда можете забрать, если передумаете.

      – Вряд ли, – длинный криво усмехнулся. – Я знаю, что делаю.

      – Да пройдите же сюда, что в дверях стоять…

      – Нет, нет, я на секунду… Вот, – гость порылся в карманах и извлек небольшой круглый предмет, завернутый в газету; Ять пригляделся – это был эсеровский листок «Знамя труда», газетенка гнусней некуда. Клингенмайер бережно, как драгоценность, принял сверток и, не поблагодарив, не заплатив, направился обратно к Ятю.

      – Я могу надеяться? – спросил долговязый.

      – Можете быть совершенно уверены.

      – Ну, прощайте.

      – В любом случае до свидания, – строго сказал Клингенмайер. – Помните, этот дом теперь ваш дом.

      – Хорошо, кабы так. – Долговязый еще раз усмехнулся, постоял в дверях и торопливо вышел. Колокольчик жалобно тенькнул ему вслед.

      – Кто это? – спросил Ять.

      – Покупатель, из постоянных, – уклончиво и, как показалось Ятю, с неохотой отвечал антиквар. Он осторожно развернул круглый предмет, и в руках его оказался стеклянный шар с домиком и снежным бураном внутри. Клингенмайер несколько раз встряхнул игрушку, и бумажный снег взвился над крышей домика, а потом снова устлал ее и бархатную зеленую лужайку вокруг. Славная вещица,