Трель дьявола. Премия им. Ф. М. Достоевского. Александра Окатова

нож – это он, дух, которого она вытащила из преисподней! Ей осталось только упасть на этот замечательный молодой нож, и картина обретёт идеальную завершённость. Поверить в такое счастье трудно, особенно когда оно само идёт тебе в руки!

      * * *

      Я посмотрела в такое любимое лицо, хотя видела первый раз в жизни, и сразу обняла руками и ногами и ничего не сказала – не будет диалогов, когда тебя так обнимают, слова не нужны, они совершенно лишние, вредные. Подставила губы и закрыла глаза. А-а-а! За такую ночь душу отдать, и то мало будет!

      * * *

      Утром, ранним, обманчиво тихим, она позвонила в дверь Спящего Чудовища. Тишина. Мёртвая. Она постояла ещё немного. Опять надавила, никакого волнения, в сумочке нож. Острый. Сама ночью проверила. И не один раз. Никогда она в эту дверь так спокойно не звонила.

      – Чего растрезвонилась? – соседка вышла на площадку. – Чего надо?

      Она молчала.

      – Ходят тут, – выдала соседка сакраментальное.

      А она стояла как парашютист перед прыжком: страшно, думаешь, что уже умерла! Понимаешь, что неотвратимо наступает момент истины: она превратилась в туго натянутую от пола до неба нить.

      – Нет его!

      Она по-прежнему молчала: нет – это уехал? Или в больнице? Или в магазине? Или нет – умер?

      – Умер он, – сказала соседка, – вчера, во время грозы. Умер.

      Умер. Во время грозы. Как раз, когда она ходила вокруг его дома кругами и не могла пробиться сквозь столетние заросли шиповника. И мечтала, как убьёт его.

      А когда упала на нож, она была уже свободна.

      Она пошла прочь, хмельная от свободы, впервые за двадцать лет!

      Её отпустило. «Нож надо выбросить», мелькнуло в голове.

      – А молодому ножу не звони, – сказал вкрадчивый голос, голос чудовища, обосновавшегося в её голове, как в библиотеке.

      – Спи, моё любимое чудовище, – сказала она ему, – теперь ты на своём месте!

      НОЧНЫЕ ФИАЛКИ

      1. Саша

      Даже не знаю, как её назвать. Евгения – слишком торжественно, тяжело. Женя? Нет, слишком просто – она сложная, сложносочинённая, сложноподчинённая. Женюрочка? Тоже не подходит: какая из неё Нюрочка? Она королевна.

      Ей, такой хрупкой, звонкой, тонкой, гибкой, как лоза, – вьётся, гнётся, раскачивается слегка, идёт, играя, как по канату в завтра из вчера, дрожа, – она везде и нигде её нет – подходит «Женечка».

      Она выше меня, и я чувствую себя рядом с ней неуютно. Почему у меня такой рост небольшой? Хотя сто шестьдесят пять – во времена моей молодости это был как раз средний рост женщины, а сейчас средний рост девушек сто семьдесят два, этакие тонкие худенькие жирафы. Они и двигаются как жирафы – замедленно плывут по воздуху, неземные создания, юные феи. Сутулые слегонца, такие свободные.

      Я смущаюсь, мне неудобно, она выше меня чуть ли не на голову, а она ничуть не смущается, стоит