На кресах всходних. Михаил Попов

не он: перепуганный, жалкий.

      Впрочем, жизнь учит – иногда жалостью берутся такие крепости, какие устояли против геройства и денег.

      Но Ивашов так искренне отпирался… Не сходилось в голове Ромуальда; как ни прикладывай, не прикладывается.

      От гнева на возможного виновника следствие перешло к уговорам потерпевшей стороны:

      – Маша, вспомни, может, кто-нибудь как-нибудь ненароком, когда ты прилегла подремать после обеда, подскользнул под твое одеяло, а ты и не заметила: с такой коровицы, как ты, станется; при твоих телесных талантах ты и родила бы не проснувшись.

      Маша Жабковская в ответ только вздохнула.

      – Если не он, тогда кто? Дух Святой?!

      И Маша вдруг кивнула, будто осененная новой мыслью:

      – Он.

      – Кто «он»?

      – Пан учитель.

      Что ее побудило на оговор? Скорее всего, она своим неповоротливым умом дошла: лучше хоть на кого-нибудь указать, чтобы скрыть подлинного дружка сердечного, а то, судя по обстановке, ему достанется: Ромуальд Северинович человек страшной строгости.

      Совершенно ополоумевший от нелепого обвинения, юрист и отнекивался, и клялся, и взывал к разуму – не помогало. Пробовал сам опросить кухарку – когда это было? Она загадочно улыбнулась и высказалась в том смысле: чего там, много раз было.

      Испуганный, помятый при разговорах, впадавший то в ярость, то в отчаяние, юрист извивался на своей постанывающей железной койке и кричал хозяину Порхневичей, сидевшему напротив на табурете, расставив былинные по размеру ноги, сдвинув брови и оскалив немного страшный рот – что этого не может быть, он не виноват, ему всего этого не надо, она сумасшедшая!

      – Она, может, и дура, да только тебе, пан учитель, от этого не легче. Вину придется загладить.

      Юрист замер.

      – Что?

      – А то, обрюхатил девку – женись!

      – Я?!

      Ромуальд кивнул.

      – Это вздор!

      – Нет.

      – Я не виноват!

      – Как же она брюхата?

      Юрист даже подпрыгнул на месте:

      – Я-то почем знаю!

      – Ты не знаешь, зато я знаю.

      – Я дворянин, – проныл юрист, пытаясь с этой стороны указать на абсолютную абсурдность претензии Ромуальда.

      – Ай-яй, а нынче как раз не старое время.

      – Вы что же, извините, серьезно? Вы представляете себе, что я, что я… женюсь на…

      – Да.

      Сказав это веское, окончательное слово, Ромуальд вышел вон из комнаты, до краев полной горем. В заявление Машки он не то чтобы поверил, просто для него оно открывало какой-то выход из ситуации. Он по принятому на себя статусу не допускать такого надругательства не допустит его. Род Порхневичей испокон веку стоит на том, чтоб беззащитных женщин не обижать.

      Дворянин впал после яростной двигательной фазы в ступор. И чем дальше и дольше вилась мысль, тем отчаянней выходило его положение. Бежать? Но полицейский надзор! Правда, говорят, многие уезжали даже из Сибири за границу. Но нужны деньги. А пока он получит ответ из дому – если получит, – уже