Друзья и враги Анатолия Русакова. Георгий Тушкан

основании?

      Жевжик оторопело смотрел на Русакова.

      – Лезь под кровать!

      – Да ты что, очумел? – спросил Жевжик, призывая взглядом собравшихся быть свидетелями наглости новичка.

      – Лезь под кровать! – У Анатолия была уверенность в своей правоте.

      – Ты здесь не командуешь, – сердито сказал староста, и эти свои привычки брось!

      – Каждый из нас рассказал все без утайки, и мы о каждом знаем все, – подделываясь под голос старосты, сказал Анатолий и затем, отчеканивая слова, продолжал: – Так знайте, что этот двадцатидвухлетний «вор в законе» попал сюда под чужой фамилией, как семнадцатилетний. Маскируется, чтобы выполнить приказ бандита Чумы, чтобы разложить ваш коллектив. А вы все шляпы и раззявы!

      – Ну и смешняк! – Жевжик криво улыбался. – Хочешь разыграть. Я активист. Ребята меня знают.

      – А ну, хлопцы, – сказал Анатолий, – вспомните, не говорил ли этот тип чего-нибудь такого о воровской дружбе, «законе» и прочее…

      – А правда ведь говорил, – вдруг признался Глеб. – Рассказывал: «Я вольная птица! Куда хочу, туда лечу… Всякая там агитация – это для дураков…»

      – Врешь!

      – Нет, не вру. «Блатной, – объяснял ты, – человек момента. Огонь и медные трубы пройдет – и не пропадет. А без водки – пропадет. Бывало, выпьешь водки, все забудешь!»

      – Врешь!

      – И мне рассказывал о ворах… – вспомнил другой воспитанник, – только я как-то не обратил внимания.

      С этого и начался провал Жевжика.

      – Пусть докажет, что он не вор, – предложил Анатолий. – Для «вора в законе» пролезть под нарами или кроватью – значит опозориться и потерять авторитет на всю воровскую жизнь. А если ты активист – то что тебе стоит пролезть?

      – Не хочу – и все!

      – А ты говорил… – Анатолий повернулся к старосте: – «Мы о каждом знаем все!»

      Тот досадливо махнул рукой и сердито приказал:

      – А ну, Жевжик, лезь под кровать!

      – Не полезу! Не имеете права издеваться!

      – Силой протащим!

      – Не дамся!

      Уж как ни защищался Жевжик – даже сумел самодельный нож выхватить из-под матраца, – все-таки протащили!

      Он сидел на полу, голый, ругался последними словами и… плакал.

      – Что здесь происходит?

      Иван Игнатьевич стоял в раскрытых дверях. Воспитанники смотрели на Анатолия, но он молчал.

      – Кто тебя так разукрасил? – Иван Игнатьевич подошел к Жевжику.

      – Этот! – закричал Жевжик и бросился на Анатолия.

      Их разняли.

      И когда Жевжика по приказанию Ивана Игнатьевича отнесли в госпиталь (идти он не хотел), Анатолий и староста обо всем рассказали.

      – А ведь ты, Лазурин, староста, активист. Как же ты мог пойти на такое: применить блатные приемы унижения вора? Не спорь! Это же не метод перевоспитания. Пришел бы ко мне и доложил.

      – А вы не любите, когда вам доносят, – выпалил Анатолий. – В той колонии вам кто-нибудь шепнет, а вы потом при всех спрашиваете, правда ли это.

      – Да,