Кандыагаш. Владимир Евгеньевич Псарев

ветрами и свинцовыми ливнями Гражданской войны. Но имя сыну он дал уже казахское, с тюркского означавшее «мужественный». На этом настояла его супруга Акгуль, представительница некогда авторитетного рода, давно канувшего в лету на просторах этих степей. Для неё это было что-то сакральное. Если не в чистой крови, то в имени её сын должен был нести память о предках.

      Рыбаки всех народов рано начинали приучать своих сыновей к семейному промыслу, и с малых лет брали их с собой в море. Эта семья исключением не была, но что-то мальчишеское, бунтарское, звало их в самостоятельные рейды. Идя с отцом, ты являешься его продолжением, его помощником, и неукоснительно следуешь за ним. Таково здешнее воспитание. Но плох тот ученик, который не мечтает скорее расправить плечи, стать мастером. В течение последних дней ребята собирали из подручного материала плот. В ход шли любые сносные доски, которые изо всех сил перетягивались ворованными из сарая отца Асана верёвками. Пропажа пока не была обнаружена, а работа двигалась.

      Солнце светило ярко, но оно ещё не успело прогреть воздух после прохладной среднеазиатской ночи. Нариман первым спускался к воде.

      – Ты в прошлый раз надежно остатки спрятал?

      – А то!

      – Так доставай беги, я посмотрю плот.

      Место было выбрано правильно – отсюда никто не плавал и никогда не ходил сюда в обыденной жизни, а значит, сам плот можно было не укрывать – нужды в нем никому тут не было. Асан озирал камни, припоминая, под каким из них он вчера прятал краденое сокровище.

      – Как думаешь, сегодня закончим?

      – Хотелось бы. Надо как-то скорее, иначе если еще пару дней потянем, отец может хватиться. А тогда сам знаешь – не то, что сам, даже с ним в море выходить не буду. Он у меня такой, мой – не твой.

      Верёвка была обнаружена, а плот оттащен ближе к берегу. До самого обеда мальчишки возились с левым краем, подгоняли древесину, вязали узлы. Узлы не самые основательные, как сказано, дилетантские. Ребята в спешке сами не заметили, как прозевали отведённое им время, но работа была окончена.

      – Левый угол плохо затянут, – беспокоился Нариман.

      – Так верёвки мало. Не перетягивать же половину плота из-за этого. Сгодится!

      Плот было решено оставить пока так, а опробовать уже днем. Беспокоить родителей им не хотелось. Пробираясь через заросли кустарников, ребятишки рассуждали о взрослых и о том, зачем они так часто вспоминают какого-то товарища Сталина. Детское сознание, не обремененное насущными житейскими вопросами, не способно было глубоко оценивать происходящее, а потому репрессии, коллективизация, вертикаль власти не значили для них почти ничего. Хотя, по правде говоря, места, в которых они родились, не сильно заметили перемену ветров. Народ жил традиционно, содрогаясь лишь от отзвуков неспокойной жизни на большой земле.

      Перед обедом отец расспрашивал детей, спокойно ли море – после трапезы ему нужно было ставить сети. Когда на стол были поставлены последние яства, в сени вошёл отец Асана – Бексултан.

      – Проходи, дорогой. Никак у нас отобедать решил?

      – Да я мальца своего потерял, – тревожился Бексултан. – Думаю, где же ещё ему быть, раз с утра к вам уходил.

      Мужчины крепко поздоровались, Акгуль налила по чарке. В быту за столом мужская душа раскрывается наиболее ярко. Вроде бы и время было не вечернее, а разговоры полились длинные, но по большей части обыденные. Дети доели раньше, отблагодарили и убежали по своим известным делам, а мужчины остались обсуждать рыбную ловлю.

      – По правде признаться, Бек, я и не думал, что ты зайдёшь.

      – Ну, раз сорванцы ушли, то, по правде признаться, я тоже. Решил я с утра порядок в сарайчике своём навести, то да сё перебрать. Да только никак не смог моток верёвок для ремонта снастей найти, что по весне в Аральске брал. Ну, думаю, сама змеей уползти не могла. Дело известное.

      Акгуль тяжело вздохнула и закачала головой:

      – Так не просто так небось стащил!? В детстве братья в море ходили, так тоже, все, казалось, вынесут, чтобы соорудить эти.. плоты!

      – Ну а я к чему!? – возбудился Бексултан. – Думал, натягаю за уши, да только пока шел, как-то все выветрилось. Не стал в чужом доме бучу поднимать. Да и люблю ж его.

      – А как их не любить? Конечно. Только беды чтоб не было.

      – Пойдём подымим, Азат?

      Мальчишки, даже не подозревая, что уже раскрыты, плелись под палящим солнцем к своему детищу. Им не терпелось опробовать в деле плод своих стараний. Для любого ребёнка крайне важно понять, что он что-то смог сделать сам. И море – звало. Дорога в пару вёрст казалась очень длинной. Катуны, они же перекати-поле, весело подпрыгивали на песке. Нариман побежал за одним, увлекая за собой и своего товарища. Получилась импровизированная игра в мяч. Этот катун они докатили до самого берега и бережно оставили среди прибрежного кустарника, словно боясь потерять. Наступал ответственный момент, в детском сознании не сопоставимый даже со спуском на воду круизного лайнера – плот пробовал воду. Первым на него взгромоздился Нариман и попросил передать ему доску, любезно позаимствованную