Пятьдесят свиданий с врагом. Елена Дженкинз

было плохо от ее близости, сердце разрывалось. Он неимоверным усилием сдерживал себя, чтобы не взять Джун грубо, остановив ревущую, раздирающую изнутри боль. Но в то же время это был кайф – ощущать жизнь настолько ярко.

      Он поднял руку и сдернул заколку, которая держала тяжелые волосы в хвосте. Кудри упали волнами на ее спину и плечи, и Тони зарылся носом в густые пряди, жмурясь от удовольствия.

      Какие же мягкие у нее волосы. Почему он всегда думал, что они жесткие на ощупь?

      – Тони, – прошептала она с мольбой, опаляя горячим дыханием, и он потянулся к ней, чтобы попробовать вкус своего имени. Их взгляды встретились, и он начал тонуть, как и раньше, но больше не сопротивлялся. Запустил одну руку в темные кудри на затылке Джун, отклоняя назад ее голову, второй обхватил за шею, поглаживая большим пальцем, и с маниакальным наслаждением обвел языком контур рта, который не давал покоя…

      Губы Джун тоже были мягкими, и Тони начал задыхаться от ее покорности и от того, как мощно резонировал в кровь гулкий бит ее сердца.

      Джун

      Челюсти свело от незнакомого голода, между ног было сладко больно от тянущего жара. Казалось, в венах – горячая карамель, а сердце увеличилось и рвалось на свободу.

      – Скажи, что тоже хочешь меня, Джун. Разреши мне…

      Как же страшно было признаться.

      А если он рассмеется в лицо? Скажет, что пошутил?

      Но она видела безумный огонь в серых глазах Тони и ощущала его твердый…

      …она даже в мыслях стеснялась произнести это.

      Страшно. Конец света. С ума сошла.

      – Я хочу тебя. – Тихо, удивив и себя, и его.

      Тони застыл, переводя дыхание, вглядываясь ей в душу.

      – Джун…

      Мгновение – и их рты столкнулись в отчаянном порыве, поглощая друг друга. Она целовалась неумело, а он… Господи, Джун стонала от каждого движения Тони, когда он яростно врывался в нее языком, буквально впаявшись в ее рот. Она хмурилась от боли, ей действительно было больно – от неутоленной потребности в другом человеке.

      Не разрывая поцелуя, Тони усадил ее на стол, и она дрожащими руками приспустила с широких плеч рубашку, ощущая под ладонями горячую гладкую кожу. Потянулась к своему галстуку, дергая его, но он как на зло не поддавался, и Джун нетерпеливо взялась за воротник.

      Тони жадно прихватил своими губами ее нижнюю губу, посасывая, а затем спустился к шее, лаская; сам расстегнул пуговицы на блузке, целуя каждый сантиметр обнаженного тела в вырезе, оставляя влажные дорожки узоров – на ключицах, на грудях, скованных полупрозрачным белым кружевом бюстгальтера.

      Это было слишком хорошо. Все было – слишком, как всегда рядом с ним. Горло свело спазмом, и Джун зачарованно запуталась пальцами в волосах Тони, млея от того, какие они шелковистые, шоколадные…

      От распирающих чувств было трудно дышать, и Джун не выдержала, привлекла Тони к себе, накрыла его требовательные губы своими – и поймала языком вкус его мимолетной улыбки… терпкий, теплый вкус его ошеломительной искренности.

      – Тони…

      Он