Партработник. Михаил Александрович Анипкин

приходило, что вся Волго-Ахтубинская пойма лежит на подстилающих песках. Плодородный наносной слой в виде ила очень невелик. Дальше идет песочек чистенький. И все озера в Волго-Ахтубинской пойме – это, практически, сообщающиеся сосуды. И когда из одного сосуда усиленно качают воду в другой, соседний – сутками, причём. Насосы были, проведена была специальная электролиния туда… Ничего вразумительного на этот счет Орлов мне сказать не мог – только так вот говорил: «Надо, у нас политика. Вот надо, надо, у меня распоряжение…». И качал. Надо думать, за послушание, потом был назначен Калашниковым председателем облисполкома. Это вместо Шабунина – делового, энергичного, принципиального.

      Что касается политики. Вот это уже после публикации «Иллюзии ускорения» с редакции «Правды» мне рассказывали, что Горбачев очень болезненно воспринял это выступление «Правды». Он кричал на Афанасьева (главреда – М.А.): «Че ты делаешь! Ты бьёшь по своим!». Афанасьев ему объяснял, что у него нет ни своих, ни чужих, что у нас есть формула целесообразности, принципиальности, что мы и делаем. Калашников тоже топал ногами и требовал от Афанасьева «немедленно убрать Степнова из Волгограда!». Ну вот просто немедленно. Ну Афанасьев был человеком принципиальным. Он сознавал свою общественную значимость. Это академик, это автор известнейших учебников по философии. Это человек с большим именем. И ему вот это визжание Калашникова не то, чтобы было как-то безразлично, но он не считал нужным его немедленно выполнять.

      Что касается причин отставки Калашникова, версии, которые там выдвигают, типа что понижение в должности Шабунина, режиссура хозяйственной элиты, использование печатного органа ЦК КПСС с намеком на «Правду», что вот хозяйственные элиты использовали ее… Это домыслы. Это просто-напросто домыслы. Ни у кого из хозяйственной элиты Волгограда и выходов-то на «Правду» не было. И вообще – сначала была публикация, а потом понижение (Шабунина – М.А.). Кстати говоря, я сам предлагал Ивану Петровичу Шабунину выступить: «Давай подберем, – говорю, – тему хорошую, я тебе помогу ее подготовить и выступим в «Правде». Нам будет приятно поглядеть на реакцию Калашникова. Не хочешь – давай я выступлю, но опять же – с тем, чтобы ты был героем там». У нас были, кстати говоря, хорошие товарищеские отношения. И я не случайно говорю на «ты», мы с ним давно «на ты» перешли. Что, впрочем, нам не мешало часто спорить так, что сыпались искры, когда мы стукались лбами друг с другом, отстаивая позиции. Расходились, но встречались потом опять по-дружески, потому что каждый понимал, что вот точка зрения у человека есть. Она имеет свое право на жизнь. Ну, то есть, я очень уважал Шабунина. <…>.

      Что касается меня. После той майской публикации меня продержали год взаперти. В смысле, в «Правде» ничего из моих материалов о Волгограде не печатали. Ни из сельского хозяйства, ни промышленности. И говорили: «Старик, ну понимаешь, не будем дразнить гусей. Давай не будем. Давай не будем…». А год спустя предложили на выбор: Ленинград или