Девять. Борис Херсонский

вырезания ножницами по контурам рек

      по перешейкам по горным хребтам господин имярек

      расставляет на карте неизвестные ранее флаги

      на пластмассовом столике крыма татарский лежит чебурек

      плюс граненый стакан пророссийской живительной влаги

      представляю мальчишку с кончиком языка

      меж зубами зажатым территория наша пока

      впрочем что значит наша когда наготове войска

      без опознавательных знаков рука неизвестной державы

      указательным пальцем грозит нам издалека

      и какой мы дивизии или какого полка

      наши люди отважны наши ломкие сабельки ржавы

      стихотворная ломкая длится строка

      в ожиданье подлога подножки подставы

      я служил в севастополе в форме военно-морской

      я в советском строю одержимый семитской тоской

      под названьем вельтшмерц стойка смирно на палубе летной

      прижимая к матроске промасленный автомат

      повторял присягу и слушал начальственный мат

      и готовил себя к вечной жизни пустой тягомотной

      наблюдал свежеоблачный крымский военный закат

      что слегка украшен волошинской мыслью бесплотной

      я служил в состраданье героям гражданской войны

      в подражанье российским мерзавцам седой старины

      чьи поступки прекрасны а враждебные мысли черны

      панорам диарам севастопольских баек толстого

      территория наша была но о чем горевать

      по вечерней поверке в подушку в ночную кровать

      от полуночи до половины шестого

      разобщенные люди расчлененная злобная мать

      и граненые мутные стенки стакана пустого

      «сладка коврижка жаль что горька отрыжка…»

      сладка коврижка жаль что горька отрыжка

      урок не впрок хоть душе полезно ученье

      вспышка насилия как и любая вспышка

      греет душу слепит глаза распаляет влеченье

      фокусник цирковой с палочкою волшебной

      превратит возмущение в траур и горе в праздник

      публика дура с улыбкою развратной и непотребной

      проглотит и это блюдо из крови и слез напрасных

      подслеповатая публика дура с накрашенными губами

      не отличишь помаду от крови да нам и не надо

      идем на приступ потом идем за гробами

      звеня колокольчиками молча движется стадо

      а те колокольчики многопудовым звоном

      звенят-гремят с высоких обезбашенных колоколен

      а Тот кто знает что звон обернется стоном

      взирает с небес Духу и Отцу сопрестолен

      «свет преломляется в призме…»

      свет преломляется в призме

      как когда-то при социализме

      разлагаясь на семь цветов

      потому что семь дней в неделе

      семь гномов как семь кротов

      роют ходы и в самом деле

      ряды врагов поредели

      пионер не всегда готов

      и обед не готов покуда

      и на кухне не мыта посуда

      а