Тишайший (сборник). Владислав Бахревский

ты! – заулыбался Неронов. – Звезды окликают. В честь Онисима. Дай, Господи, хорошего приплода овечкам.

      Кривенькой тропой пробрались к избе. Словно по бревну шли, размахнув руки, чтоб в снег не оступиться.

      Изба на чистом снегу чернела, как подсохшая, отболевшая язва. Шагов за десяток ударило в нос скисшим дымом, детскими поносами, сгнившей в грязи овчиной, собачьей шерстью…

      – Петрович, ты? – От стены отделился человек.

      – Марковна, чего это на морозе?

      – Душно! Мутит меня. Ой, да ты не один!

      Неронов отстранил Аввакума, подошел к Марковне:

      – Прими благословение мое, женщина!

      – Это Неронов, Марковна! – сказал из-за спины Неронова Аввакум.

      Марковна поклонилась, поцеловала попу Ивану руку:

      – Помолись за нас, отче!

      – Вы за меня помолитесь! – Неронов нежданно опустился на колени.

      – Да что это! Да как же! – испугалась Марковна.

      – Перекрести меня! – попросил Неронов. – Святые вы у нас, женщины вы наши, дающие нам детей и принимающие в награду от нас одни только муки.

      – Отче! – взмолился Аввакум. – Встань.

      – Нет, Аввакумушка! Преклони-ка и ты колени!

      Аввакум послушался.

      Постояли в снегу на коленях перед потерявшейся Марковной, поднялись.

      – Не провожай меня, – попросил Неронов. – И молю тебя, помни – возлюби женские муки, не будь суров к прихожанкам своим. Когда потребуют на них суда, себя суди. Тут и весь мой сказ, Аввакумушка. Прощай.

      И ушел…

      – Вот ведь какое дело! – развел руками Аввакум, пригораживая Марковну от поднявшегося с сугробов ветра.

5

      Синяя льдина неба на февральском солнце не таяла. Земля, раздавленная холодом, растеклась, как блин по сковороде.

      Конца-края нет пустыне. Сидеть бы человечкам, в трубу дым пускать. Ан нет! Шевелятся.

      Заиндевелые лошадки гривами помахивают, трусят, трусят; на миг единый остановись, так и вмерзнешь в пронзительную глыбу неба. Обоз велик, идет он в Нижний Новгород из купеческого села Большое Мурашкино, отданного в вотчину ближнему боярину Борису Ивановичу Морозову. Идет обоз кружным путем. Новый управляющий всеми имениями Морозова колдун Моисей, отправляясь на торг, заодно надумал помолиться новым для себя богам в макарьевском Желтоводском монастыре.

      Игумен хотел было сказаться больным, но Моисей пожертвовал воз овчинных шуб и тулупов; игумен передумал, принял управляющего в своих покоях и не промахнулся.

      Собеседником Моисей оказался не только замечательным, но и наиполезнейшим. От Моисея игумен узнал новую цену на соль. Правда, утром прибыл из Нижнего гонец с официальным известием, но к утру, когда обоз выступал в дорогу, у монахов уже было готово пять возов рыбы. Рыбу следовало сбывать по холоду. С этим же обозом отбыл в Лопатищи поп Аввакум с семейством.

      Игумен для человека, приятного Неронову, саней не пожалел.

      Ехали Волгой. По льду сани сами катятся.

      – Марковна, терпишь?

      Аввакум