Искушение чародея (сборник). Владимир Аренев

часа два-три, – сказал Варнавский.

      – Я управлюсь.

      В коридоре Штромбергер прижал Павлыша к стене животом.

      – Вы были в лаборатории? – прошептал он. Все здесь шептали. Все таились. Все устали.

      Павлыш кивнул.

      – Она же даже не сможет его увидеть, – шептал Штромбергер. – Это какое-то сумасшествие.

      – Но ее можно понять, – сказал Павлыш.

      – Я все понимаю, иначе не согласился бы. Вы не представляете, какой он человек. Я имею в виду Павла. Но сколько это будет продолжаться?

      – Вы думаете, мы сможем подняться?

      – Но вы не верите, что это что-то изменит?

      – Я только знаю, что перегрузки на «Оводе» ему вредны. Ход болезни ускорится.

      – Но мы еще посчитаем? Главное, чтобы брезжила надежда. Врачи ведь не говорят: «Вы умрете». Они говорят: «Положение серьезно». Мы все теряем связь с действительностью. Вы же понимаете, что магнитные записи стираются. А он говорит в диктофон. Значит, верит?

      «Надо бы спросить, при чем тут магнитная запись», – подумал Павлыш, но Штромбергер быстро ушел.

      В лаборатории с Людмилой работала Светлана Цава. Цава была у микроскопа.

      – Вернулись? – Людмила обрадовалась. – Только вы его не слушайте. Он пал духом. Нельзя падать духом. Мы обязательно что-нибудь сделаем. Вы думаете – я наивная дура? Я как троглодит, который старается камнем разбить радиоприемник, чтобы он заработал. Но сколько открытий в истории медицины было сделано случайно!

      – Расскажите, что вы делаете, – сказал Павлыш.

      – Очень просто, – Цава оторвалась от микроскопа. – Мы не видим вирус Власса, но видим последствия его деятельности. Изменения в структуре лейкоцитов и костного мозга. И мы ищем и ищем те средства, которые могли бы остановить процесс.

      – Я согласна испробовать все, что есть на станции. Даже чай, даже серную кислоту, – сказала Людмила.

      – Вот эту кровь мы взяли у него сегодня, – сказала Цава. – Я воздействую на нее щелочами.

      Павлыш внутренне вздохнул. Когда-то Свифт об этом писал. Вроде бы в описании лапутянской академии. Те академики складывали все слова языка в надежде, что когда-нибудь случайно возникнет гениальная фраза.

      – Дайте мне записи ваших опытов, – сказал Павлыш. – Я погляжу, что вы сделали за вчерашний день.

      – Вот, – Людмила бросилась к шкафу, вытащила пачку листов. – У меня все зарегистрировано. Каждый эксперимент. Вот вчерашние, вот позавчерашние… – Быстрыми пальцами она разбирала стопку записей на тонкие стопочки и раскладывала перед Павлышем. – Смотрите, вот это мы пробовали – начинали с лекарств, которые есть в аптечке… Это еще на той неделе. А это в позапрошлый раз.

      Павлыш в растерянности глядел на стопки листков.

      – Когда Варнавский заболел? – спросил он.

      – В позапрошлый раз, – сказала Людмила нетерпеливо.

      – Но вы же говорили…

      – Ах, это неважно!

      – Людмила, прекрати! – закричала вдруг