Шпионы и все остальные. Данил Корецкий

бутылки. Ловко у них получалось, ничего не скажешь. Просто Ниагарский водопад какой-то! Пенные пузырящиеся каскады спускались вниз, постепенно заполняя воронкообразные шампанницы.

      – Бруно! Прихвати и нам парочку, будь добр! – крикнул ему Трепетов.

      Он покинул свою тусовку и присоединился к вице-премьеру с той красавицей в сиреневом платье.

      Бруно подождал, когда пирамида наполнится, дернул за штанину официанта на стремянке:

      – Эй, шеф! Мне четыре бокала, самых полных!

      Шампанницы были широкие и низкие, и – да, полные до самых краев. Удержать четыре в маленьких короткопалых ручках невозможно. Тогда находчивый Бруно поставил их на стол, залпом осушил одну, а потом продолжил путь.

      – Спасибо, Бруно! – поблагодарил Трепетов и повернулся к вице-премьеру.

      – Это мой личный охранник, легендарный Бруно Аллегро, прошу любить и жаловать! Человек-ядро, между прочим!

      – Наслышаны, как же! – проговорил вице-премьер, вонзая в карлика свои нахальные очи.

      – Харизму не спрячешь! – добавил он и рассмеялся.

      Бруно насупился, молча вручил по бокалу ему и сиреневой даме. Точнее сказать, не даме, а – девушке, девчонке, поскольку при ближайшем рассмотрении она оказалась еще моложе, чем думал Бруно. И еще красивее. Какая-то невозможная, жгучая красота, как ядерный реактор. Даже стоять рядом жарко. А она еще, как нарочно, посмотрела ему в глаза, широко улыбнулась и присела в легком реверансе. И сказала:

      – Очень приятно!

      А потом отпила из бокала и еще сказала:

      – Очень вкусно!

      Бруно вспотел. И покраснел. Ноги его приросли к полу, время как бы остановилось. Романыч и вице-премьер уже не обращали на него внимания, вполголоса перетирали про упрямого Цыбина и все чаще хмурились… Видно, доиграется, мудило, со своими двадцатью пятью процентами: вышибут мозги – и все дела! Или, в лучшем случае, посадят лет на десять. Хотя можно ли десять лет тюрьмы считать «лучшим случаем», Бруно не знал.

      Пока он размышлял над столь непростой диллемой, девушка куда-то смылась, а Бруно стоял как вкопанный, и в голове у него шумело. Он повидал за последнее время немало красивых женщин, причем в разных позах, этим его как бы не удивишь. Но здесь было что-то совершенно особенное. Он сам не понимал, что именно. Может, волосы – светлые, будто выгоревшие, какие бывают у подростков после лета. Или стройные ноги. Или грудь. Или, наоборот – лицо и глаза, из которых как будто искорки вылетают и прожигают насквозь. Короче, непонятно…

      И даже когда появилась наконец эта американская актриса и все вокруг сперва зашептались, а потом стали восторженно аплодировать, и какой-то замминистра приволок ей огромную корзину с розами, и подкатили журналисты, и кто-то стал совать ей то ли книжку, то ли диск для автографа… даже тогда Бруно как-то не врубился, а в чем тут, собственно, дело и что тут такого особенного.

      Актриса шла по ковровой дорожке к банкетному залу (уже открытому), улыбалась во весь