Битвы за корону. Прекрасная полячка. Валерий Елманов

воротам, добрались до стрельцов, но надежда остается. Отлично! Тогда вдвойне есть смысл потянуть время.

      – Пускай семь. Но это с остальных бояр. А с тебя, Василий Иванович, причитается побольше.

      – За что ж мне такие леготы? – криво ухмыльнулся он, пытаясь хорохориться.

      – За Кострому должок остался, – напомнил я. – Да и подворье ты мое спалил, а там много добра погибло. Потому тебя особо предупреждаю. В Константино-Еленинской башне такие умельцы, что поискать, а если попросить их как следует, то и вовсе расстараются, с душой к своему черному делу подойдут, и ты у меня, Василий Иванович, о смерти сам молить станешь, но она к тебе ох как не скоро придет. Словом, призадумайся. К человеколюбию твоему не взываю – глупо, но ради своей собственной шкуры, которую эти умельцы ломтями с тебя, живого, настругают, ты моих гвардейцев побереги, пока до меня не доберешься. Тогда и я тебя быстро казню, терзать не стану. Ответ же тебе прежний – не только государей, но и бояр на рядовичей не меняю.

      – А вот ты тута про подворье свое сказывал, – решил он зайти с другой стороны. – Есть грех. Но я его и искупить могу. Чай, я не государь, и мошна у меня не пустая. Немалую деньгу дам. На три новых терема хватит.

      – А ты не забыл, что твои вотчины и все прочее добро без того к государю перейдет?

      – Не все, – не согласился Шуйский. – Далеко не все. Вотчины – да, их не скроешь, а серебрецо… Оно у меня в надежных местах, а я про них, поверь, как бы ни терзали, молчать стану. Хоть в ентом верх возьму. Да и перейдет взятое не к тебе – в казну. А прошу о малом – словцо свое перед государем замолвить в мою заступу. Неужто одно словцо десяти тыщ не стоит?

      – Не слишком ли дешево ты себя оценил? – усмехнулся я.

      – Ну тогда… – Он воровато оглянулся на гвардейцев и пальцем вывел на лавке букву «В», заключив ее в круг[12].

      Я усмехнулся, покачал головой и вывел на своей лавке букву «Е». Боярин с минуту угрюмо разглядывал ее и, решившись, обреченно махнул рукой.

      – Без ножа режешь, князь, – пожаловался он, – но ныне твоя воля. Грамотку хоть сейчас отпишу, чтоб не сумлевался, а само серебрецо…

      – Ты не понял, – перебил я, вновь вывел пальцем ту же букву и принялся обстукивать ее, изображая круг из точек.

      Лицо Василия Ивановича надо было видеть. Из красного оно мгновенно стало белым, а глаза чуть не вылезли из орбит. Он растерянно уставился на меня:

      – Где ж я тебе их возьму?

      Я пожал плечами, давая понять, что этот вопрос занимает меня меньше всего.

      – Да у меня отродясь и одного легиона не бывало. Их токмо государь у себя в казне мог отыскать, да и то не нынешний. Помилосердствуй, Федор Константиныч!

      Я прикинул. Кажется, и впрямь не врет. Ладно, можно и помилосердствовать. После недолгого раздумья я нарисовал «Д», но едва принялся обстукивать ее, как Шуйский замотал головой, выпалив:

      – И стока у меня нет. Не губи, князь.

      Дальнейшие полчаса прошли у нас в отчаянной торговле. Подробности пересказывать

12

В старину на Руси цифры обозначались буквами: А – 1, В – 2, Г – 3, Д – 4, Е – 5… Для указания того, что знак является цифрой, над ним ставился специальный волнистый знак – титло. Тысячи записывались теми же буквами с титлом, что и 1, 2… 9, но слева внизу изображался еще один знак – наклонная линия, которая пересекается двумя черточками. Десятки тысяч тоже отмечались буквами алфавита, но без титла, а сами буквы брались в кружок. Для изображения сотен тысяч кружок составлялся из точек, а для миллионов – из черточек. Записанные таким способом числа имели свои названия. Десять тысяч называли тьмой, сто тысяч – легионом (легеоном), а миллион – леодром. Приведенная здесь нумерация называлась «малое число», или «малый счет».