Приключения желтого чемоданчика (сборник). Софья Прокофьева

собаки подбежали к дворняжке и, путая лапы и головы, стали сливаться вместе во что-то одно белое и непонятное, из чего постепенно вылепилась голова с двумя косицами и широким носом, толстый живот со связкой ключей на поясе, напоминающий живот Мельхиора, и кривые ноги с торчащими коленками – точь-в-точь ноги лавочницы.

      – Ну, теперь огорчи меня чем-нибудь, – вздохнуло Облако, – мне сейчас надо как следует огорчиться.

      – Огорчиться?! – удивилась Лоскутик.

      – Ой, какая ты скучная! – нетерпеливо воск лик-нуло Облако. – Ну конечно, огорчиться, а то как же? Тогда я заплачу – и пойдет дождь.

      – Но я не хочу тебя огорчать! – взмолилась Лоскутик. – И мне не нужно этого… ну, твоего дождя. Я не знаю, какой он.

      – Кончай болтать! – нетерпеливо громыхнуло Облако. – Давай огорчай!

      – Но я не знаю как, – растерялась Лоскутик.

      – А все равно. Ну хотя бы скажи: «Я тебя не люблю!»

      – Я тебя не люблю… – послушно повторила Лоскутик.

      – Что?! – Брови Облака поднялись и сошлись на лбу уголком. Облако моргнуло, слезы так и потекли из глаз. – Я так и знало, что все кончится плохо. Но я надеялось… Думало, мы на всю жизнь…

      Облако взмыло кверху. Лоскутик попробовала удержать его за ноги, но ухватила только мокрую пустоту.

      – Постой! – крикнула Лоскутик. – Ты же само сказало, чтобы я это сказала!

      – А ты бы не говорила! – гулко всхлипнуло Облако, поднимаясь еще выше.

      – Имей совесть! Я же не знала, что ты огорчишься!

      – Нет, знала. Я же тебе сказало… о… огорчай… – Голос у Облака стал похож на эхо, ветер нес его куда-то мимо Лоскутика.

      – Так я же понарошку сказала! Не по-правдашнему!

      Но Облако не отвечало. Оно вытягивалось, таяло.

      Оно больше не было похоже ни на Лоскутика, ни на Мельхиора, так – на кучу белых перьев, выпущенных из перины и не успевших разлететься в разные стороны.

      Чтобы не видеть этого, Лоскутик закрыла лицо руками. Она упала на сухую грядку и заплакала, кашляя от пыли.

      – Что ты! Что ты! – послышался виноватый голос.

      Лоскутика с головой накрыло что-то туманное, мокрое и тоже всхлипывающее.

      – Фу! От сердца отлегло. А то, как ты сказала «не люблю», я чуть не испарилось. Есть на свете слова, которые нельзя говорить даже понарошку. Наверно, это и есть как раз такие слова.

      Облако высморкалось в свой талантливый носовой платок, глубоко вздохнуло и перестало всхлипывать.

      – Как же мне теперь огорчиться?

      Облако задумчиво огляделось кругом, подперло щеку ладошкой и вдруг радостно заголосило:

      – Бедные вы грядки картофельные! Сухие, разнесчастные! Ничего на вас не вырастет! Не будете никогда красивыми, зелеными!..

      Оно наклонило голову, как бы прислушиваясь к себе: в нем что-то поплескивало, булькало, переливалось.

      – Все в порядке. Огорчилось, – деловито сказало Облако и, дернув себя за ухо, поднялось кверху.

      Кап! Кап!.. На нос девочке шлепнулась тяжелая капля. Вторая упала на лоб.

      – Что