Самый скандальный развод. Анна Богданова

с каким апломбом!

      Мама схватила веник и в прямом смысле слова принялась с неистовой злостью выметать развратников из собственного дома:

      – Ключи от всех построек! – потребовала она, протянув ладонь.

      – А это твои трудности!

      – Ключи! – Видно, родительница моя была настолько страшна в гневе и ярости, что Николай Иванович почувствовал, как с него сняли «фрак» и принимаются за «бабочку».

      – Какие ключи, Поленька? О чем вы? У нас тут бизнес, месторождения, залежи, мануфактура, трест, можно сказать! – вмешалась Эльвира Ананьевна.

      – Считайте, что ваш трест лопнул! Ключи на стол!

      Николай Иванович, вероятно, в этот момент почувствовал, как с него снимают белоснежную рубашку, вот-вот спадут черные шикарные брюки и от его достоинства останутся рожки да ножки. Он сразу как-то размяк, спал с лица и молвил примирительно:

      – Подумаешь, полдня работали... Устали... Холодно стало... Северянин подул... Замерзли...Чувствую, глаз ватерпас... У койку смотрит... Ну, пришли похрюкать немножко... Что ж такого?.. Все мы человеки...

      – Ключи на стол! А глаз твой пусть отныне в Анан... Тьфу! Да что же за отчество-то у вас такое! Вот в ее койку смотрит! – грозно закончила моя обманутая мамочка и, получив ключи, выдворила любовников вон.

      Николай Иванович шел по дороге рядом с вдовицей, отправившей к праотцам четверых мужей, рискуя стать пятой ее жертвой, чувствуя, что «черные шикарные брюки» с него все-таки стянули.

      – Я все закрыла и, не медля ни секунды, поехала обратно в Москву. И вот я здесь, – заключила мама свою поистине фантастическую историю, хлопнула еще сто грамм, от души выругалась и заревела у меня на плече. – Ах! Машенька! Если бы ты знала, как все это пошло, как гадко и мерзко выглядело со стороны! – Она хлюпнула и смачно высморкалась.

      Я, воспользовавшись паузой, принялась утешать ее, говорила от чистого сердца те обычные фразы, которые произносятся в подобных случаях – мол, недостоин, за что боролся, на то и напоролся, вот пусть теперь в сарае у Ананьевны поживет... И так мне стало жаль мою мамочку, что я не выдержала и тоже захлюпала – сначала тихо так, потом все громче, громче, – что мои стенания мгновенно разнеслись по всей квартире.

      – Этот тоже – Власик! – с издевкой воскликнула я. – Он что, не слышит, как реву?! Даже не успокоит, не придет!

      – Все они сволочи! И все-таки, когда я прошлой зимой, – гладя меня по голове, продолжала мама, – изменяла этому подонку с охранником Веней из ювелирного магазина, все было так красиво, возвышенно, хотя и он оказался порядочной свиньей, – разочарованно пробормотала она. – Да и взять, к примеру, эту весну – я имею в виду Григория из Фонда защиты животных – тоже все было так чинно, благородно, по-человечески. Не то, что у этих навозных насекомых! Но и Григорий, должна тебе признаться, оказался последним гадом! Это ж надо! Отправить моих кошариков и отказать в помощи с поездкой за границу. Приходится обращаться к другим людям – так сказать, прыгать через голову. – Она замолчала, а я вдруг заметила,