Год длиною в жизнь. Елена Арсеньева

плечами Прошин. – От пожаров. Тут народ жил самый непотребный, алкоголики да тунеядцы. Уснул кто-то с папироской зажженной, искра упала на матрас, вата загорелась. Тот недоумок сам сгорел и других пожег. Дело ночью было, половина народонаселения спала мертвецки, да еще порядком проспиртовались все… А дом старый, очень старый, вспыхнул, что елка сухая, – и ку-ку.

      – Да нет, я спросила, почему вы называете его графским, – сказала Рита.

      – А что, княжеский? – хмыкнул Прошин. – Извините, коли не угодил, ваше сиятельство.

      «Во-во, – мрачно подумал Георгий. – Сейчас ты в самую точку угодил!»

      – Ну вы сами посудите, – чуть улыбнулась Рита, – какие могут быть графы и князья в Сормове? Тот дом в былые времена, до Октябрьского переворота…

      «Ой!» – мысленно простонал ужаснувшийся опасной политической оговорке Георгий, и Рита словно услышала его – поправилась:

      – До Октябрьской революции дом принадлежал управляющему заводами. Здесь жила его семья: жена, дети. Ну и прислуга, конечно. А вон там, – она махнула рукой в сторону шалмана-притона, – располагалась больничка. Кабинет врача, палаты для рабочих…

      – Значит, вы явились сюда взглянуть на места своего, так сказать, прежнего обитания, – кивнул Прошин. – Хорошо. Но почему тогда вы покрывали эту особу, уборщицу притона? – Он указал на фигурку, скорчившуюся в углу «клетки» и дрожащую от рыданий. – Почему сказали, что не видели ее, когда мы ее искали? Она что, тоже жила здесь когда-то и вы узнали в ней свою прежнюю соседку и подругу детства? В классики вместе играли, что ли?

      Рита растерянно взглянула на Георгия, и он совершенно отчетливо прочитал в ее глазах вопрос: «Что такое классики?» Бог ты мой, да они там, в Париже, живут, как в лесу!

      «Классики, – мысленно проговорил он, гипнотизируя Риту взглядом, – это такая игра девчачья. Рисуют на асфальте мелом или осколком кирпича квадратики, ставят там цифры и прыгают по ним на одной ножке, гоняя битку из квадратика в квадратик, из класса в класс. Понятно?»

      Рита чуть улыбнулась и отвела от него глаза. Снисходительно взглянула на плачущую уборщицу:

      – Она же девочка совсем. Мы никак не могли играть с ней вместе в классики, вы мне льстите. Я, думаю, уже эко… школу заканчивала, когда она только родилась.

      «Я сейчас умру от сердечного припадка», – скрежетнул зубами Георгий, мигом отметив очередную обмолвку Риты. «Эко…» – йcole по-французски «школа».

      – И я вас не обманывала, я ее и правда не видела, – продолжала Рита. – Я вошла в тупик, смотрю – ваши машины. Вдруг из дома выскакивают пятеро грозных, страшных мужчин, кричат: «Где она? Где девчонка?» Я честно признаюсь, что не видела никакой девчонки. Потом вы кидаетесь в кусты и вытаскиваете ее оттуда. Она там спряталась, испугавшись вас, и я ее понимаю… Но я этого не заметила. Клянусь.

      «Нет, Шуйский, не клянись», как любили говорить в семье Георгия. Она, даже если и видела уборщицу, все равно не выдала бы ее милиции, ежу понятно. А также Прошину, который глядел очень сурово.

      – Грозных… – повторил он недовольно. – Грозных