Монументы Марса (сборник). Кир Булычев

и пресные завтраки у блестящих одинаковых стоек буфетов. Но я был совершенно здоров и чувствовал себя отлично.

      Я знал почему – там, далеко, Лина сидит в своей комнате на втором этаже и сжимает ладонями голову – так больно и дурно ей. И я был сердит на нее, я старался убедить ее – забудь обо мне, глупая, милая, не отнимай у меня эту боль…

      Мне так хочется вернуться туда, но я никогда не смогу этого сделать.

      Освящение храма Ананда

      Наша станция, столь обширная – трубы коридоров, шары лабораторий и топливных складов, сплетения тросов и гравитационных площадок, – наша станция кажется пассажиру подлетающего корабля лишь зеленой искоркой на экране локатора. А я ведь за три недели еще не во всех лабораториях побывал, не со всеми обитателями станции знаком.

      – Вы не спите, профессор?

      Я узнал голос Сильвии Хо.

      – Нет. Я думаю. Я потушил свет, потому что так легче думается.

      – Неужели можно специально думать? Я вот хожу и думаю, ем и думаю, разговариваю и думаю.

      – Раньше я тоже не замечал, думаю я или нет. И лишь теперь, на седьмом десятке, догадался, что мышление достойно того, чтобы выделить его в самостоятельный процесс.

      – Вы шутите, профессор. А я к вам на минутку. Капитан просил напомнить, что через полчаса включаем экран.

      – Спасибо. Иду.

      Я сел на койке и еле успел схватиться за скобу. С утра была невесомость. Перед опытами с экраном вращение прекращалось – станцию ориентировали с точностью до микрона. Я не люблю невесомость. Она дарит лишь несколько минут детского удивления перед возможностями своего тела. Потом быстро надоедает, утомляет, вызывает легкую тошноту и мешает спать.

      – Вы не спите, профессор?

      – Это ты, Тайк?

      – Вы не забыли, что через полчаса включаем экран?

      – Иду, иду.

      Я нашарил под кроватью башмаки на магнитных подошвах. Они слишком легко скользят по полу и требуют значительного усилия, чтобы оторвать их. Старожилы похожи здесь на конькобежцев. Я подобен новичку, впервые вступившему на лед.

      – Профессор, вы не спите?

      – Спасибо. Я помню. Я знаю, что через полчаса включаем экран.

      – Я проходил мимо и решил предупредить. Сегодня ваш день, профессор.

      Я посидел с минуту, прислушиваясь к легким шумам и шорохам, пронизывающим станцию. Звуки эти, как бы слабы они ни казались, – удивительное свидетельство жизни, контраст с безнадежной пустотой пространства. Вот звякнула кастрюля в камбузе, застрекотал робот, прошуршал воздух в дакте кондиционера, комаром отозвался какой-то прибор в лаборатории, пискнул котенок… Котят, по-моему, восемь. Может, и больше. Они выпархивают из дверей, топыря шерсть, плавают перед глазами и норовят ухватиться когтями за что-нибудь надежное.

      – Вы пришли, профессор? Сегодня ваш день.

      Это русский физик. Физики свое дело сделали, им остается лишь ждать и волноваться вместе с нами.

      – Это наш общий день, – отвечаю я. – И в первую очередь для Сильвии.

      Сильвия сидит