Сивилла. Флора Рита Шрайбер

гладко. Однако когда пациентка выходила из здания «Медикал артс», она вспомнила о том, что мать поджидает ее в универмаге «Брандейс» в соседнем квартале. Расстроенная тем, что не сумеет сопровождать дочь в кабинет врача, Хэтти Дорсетт довела ее до самого лифта в здании, где был расположен кабинет.

      – Я буду ждать тебя в «Брандейс», – сказала Хэтти у дверей лифта приказным тоном, обычным для их вынужденных отношений взаимозависимости, от которых они обе не могли отказаться, даже если бы захотели, – а уж Хэтти наверняка этого не хотела. Теперь это стало своеобразной интерпретацией древнего: «Прилепися и стань одним с ним…»

      Медленным шагом Сивилла покорно вошла в универмаг «Брандейс», где почти сразу же увидела стройную фигуру матери, ее гордо посаженную голову и седые волосы. И сразу последовало материнское:

      – Что эта доктор говорит обо мне?

      В вопросе прозвучали требовательные нотки.

      – Она ничего не говорила, – ответила Сивилла.

      – Ну тогда пойдем, – раздраженно бросила мать.

      – Мне хотелось бы зайти в библиотеку, – возразила Сивилла.

      – Ах, ну ладно, – согласилась мать. – Я и сама хотела взять какую-нибудь книгу.

      В библиотеке на Харни-стрит Сивилла с матерью разошлись по разным отделам и встретились вновь у стола регистрации. Сивилла держала в руках «Серебряную нить» Сидни Ховард.

      – Что это? – спросила мать.

      – Какая-то пьеса, – ответила Сивилла. – Доктор Уилбур порекомендовала мне прочесть ее.

      В этот вечер, пока Сивилла готовила ужин, а потом мыла посуду, мать сидела и читала «Серебряную нить». Закончив, она заметила:

      – Не понимаю, для чего доктор Уилбур просила тебя читать это. Какое это имеет отношение к тебе?

      Уиллард Дорсетт, помалкивавший, пока разговаривали жена и дочь, сам имел наготове несколько вопросов. Он неохотно, но согласился на курс лечения Сивиллы, поскольку после того, как ее отослали домой из колледжа, Уиллард сознавал: что-то делать придется. Сомневаясь в том, что решением проблемы станет психиатрия, он был готов испробовать и это. Но теперь он задумался над тем, правильным ли было принятое решение.

      Лечение, начавшееся десятого августа и включавшее еженедельные визиты к врачу, продолжалось до середины осени 1945 года. Для всех троих членов семейства Дорсетт это было время ожиданий и тревог.

      Всякий раз, когда Сивилла возвращалась после визита к доктору Уилбур, родители поджидали ее, как стервятники. «Что она говорила про нас? – спрашивали они вместе и по отдельности. – А что еще она говорила?» Они никогда не спрашивали: «Как ты себя чувствуешь?» или «Как у тебя идут дела?». Они не были способны даже на то, чего более всего желала от них Сивилла: просто помолчать. Лечение было достаточно болезненным само по себе, без этой постоянной инквизиции на дому.

      – Вы сами себя принижаете, – сказала Сивилле ее доктор. – Вы себя низко оцениваете. Это неприятное чувство. Поэтому вы проецируете его на других и говорите: «Они меня