Этрусское зеркало. Наталья Солнцева

страсть питается разнообразием и остротой ощущений. Но где же их взять? Как отличить обыкновенное либидо от душевного порыва? Где признаки, по которым мужчина и женщина выбирают друг друга из сотен, тысяч таких же мужчин и женщин?

      Эти раздумья под сенью раскидистых ив я бы не променяла на самые веселые игры, на шумную и суетливую возню моих сверстников. Мое воображение – вот Страна чудес, где я могу беспрепятственно путешествовать, встречаться с теми, кто мне дорог и кому я готова отдать свое сердце.

      Дети, с которыми я изредка играла, казались мне смешными и глупыми. Они любили пустые разговоры, конфеты, кукол и мороженое и уже через час успевали мнесмертельно надоесть. Я убегала, пряталась от них, а они обижались и ябедничали своим родителям.

      Я молилась о том, чтобы поскорее вырасти. Взрослая жизнь, казалось, должна была принести мне нечто необыкновенное...

      Ева отложила тетрадь и посмотрела на часы. Два часа ночи... Она зачиталась и забыла о времени. Из спальни раздавался тихий храп Славки, который видел уже десятый сон.

* * *

      Семен Ляпин, охранник «Галереи», терпеть не мог оставаться на ночь в выставочных залах. К счастью, делать это ему приходилось крайне редко. А то бы он давно уволился. Товарищ, который работал в охране казино, звал его к себе – там платили больше, но и работа была опасная: случались разборки между «крутыми», стрельба, облавы. Так что Сема предпочитал тихую «Галерею».

      Чернов и Шумский трудиться до седьмого пота его не заставляли. Водить машину Ляпин любил, переносить тяжести тоже – мышцы качаются и думать не надо. Единственное, что ему не нравилось, – проводить ночи в гулких, огромных залах, полных странных шорохов и подозрительных скрипов. Сема даже не знал, отчего ему становилось не по себе. Сон не шел, к горлу подступал удушливый комок, а все его большое грузное тело покрывалось испариной. Но признаваться в своей слабости не хотелось.

      Хорошо, что современная живопись не представляла для грабителей такого интереса, как антикварные коллекции и полотна старых мастеров. Если ее и надо было охранять, то исключительно от хулиганов. А для этого достаточно сигнализации. Поэтому Ляпин очень удивился, когда Анисим Витальевич велел ему в ночь перед открытием выставки Рогожина остаться в зале. Кому нужны гипсовые статуи, бутафорские горшки и вся эта непонятная мазня то ли из древнегреческой, то ли из древнеримской жизни? «Этрусские тайны»! Столь претенциозное название смешило Ляпина, как, собственно, смешил его и «великий художник» Савва, который упился до такой степени, что загулял и забыл о своей собственной авторской выставке. Вообще люди искусства казались Семе блаженными, не от мира сего. Он их побаивался и тайно презирал. Побаивался, потому что они могли выкинуть любой фокус, а презирал – за распущенность, расхлябанность и бестолковый образ жизни. Взять хоть Рогожина – напяливает на себя старомодные крестьянские рубахи и штаны, стрижется, как бурсак, щетину отращивает и вообще... намалевал всякой всячины,