Приходящие из Мора. Кирилл Юрченко

привыкал к новой обстановке, а в канун Рождества меня вызвал настоятель и сказал, что очень доволен моим отношением к труду. Еще с момента первой встречи он показался мне суровым и жестким человеком, однако именно он позволил мне переселиться в общую избу (до этого я жил в постройке, служившей овином, где зимой было довольно холодно, несмотря на каменную печь), но с условием, чтобы соблюдались все обычаи, присущие их общине.

      Вот теперь я должен рассказать про эти обычаи, точнее о главном из них, вокруг которого и завязана вся эта история. За свою тогда еще не слишком долгую жизнь (на момент ареста мне было всего-то двадцать пять лет), я видел множество монастырских общин, однако ни одна из них не казалась такой странной, как эта, хотя бы речь шла и об осколке старой веры. Да, все положенные религиозные обряды наличествовали, но отношение к ним было несколько странным и, я бы даже сказал, несколько прохладным. Как будто это были пустые ритуалы, без которых нельзя обойтись, и «монахи» весьма об этом сожалеют. Но когда наступало время, которое называли они меж собой «бодрствованием», все эти люди словно преображались. В лицах появлялась строгость, решимость, они вовсе переставали говорить, хотя и без того могли прослыть молчунами даже в царстве немых.

      «Бодрствование» заключалось в том, что небольшая группа «монахов», под обязательным руководством двух «ученых мужей», отправлялась куда-то в лес, иногда они брали с собой какое-нибудь животное – козу или теленка. Вскоре после отправления этой группы, назад возвращалась та, что уходила в лес вчерашним вечером, отчего я понял, что место их бдения находится где-то поблизости. Это единственное, что я знал наверняка. И задумал в ближайшие дни узнать больше. Заняться мне все равно было нечем, тем более что я решил переждать с бегством до весны.

      Улучив момент, примерно на третий день после моего переселения, я постарался сделать так, чтобы мое исчезновение не заметили те, кто оставался в скиту. Удача была на моей стороне, и вскоре я углубился в лес по широкой протоптанной дорожке и вышел к оледеневшей и запорошенной снегом речушке Море, откуда двинулся вдоль ее берега. Идти пришлось долго, я сильно устал. А потом заметил издали воткнутые в сугробы горящие факелы и пламя небольшого костра. Каково же было мое удивление, когда на поляне, где горел костер, я не обнаружил ни одной живой души. Потрескивание в костре, пощелкивание факелов, кромешная темнота за этими пятнами света и никого вокруг – такое сочетание вселяло ужас. Разум подсказывал, что нельзя кричать и звать кого-либо, но как трудно было удержаться от этого. Я подошел ближе и заметил, что поляна расположена у подножия огромной скалы, и человеческие следы огибают ее, уходя в лес.

      Я долго стоял в нерешительности, но вдруг из темноты раздался жуткий вопль.

      Воспоминание о том, что согласно представлениям местных жителей, здесь сидит в заточении сам Сатана, внезапно ожило в моем густо зараженном неверием в Бога сознании. Однако, прожив некоторое время вблизи