Восемь с половиной историй о странностях любви. Владимир Шибаев

Слушать! – взвизгнул. В тихом остервенении продолжил. – Мне начальница не нужна, ясненько? У меня их вот, по самое. Мне до черту – где, что, чего. Твои дела. Но, слушай, как узнаю, что записалась в руководящее семя – списываю с борта, поняла? Сразу же на тебя инвентарный номер, дробь такой-то, и на склад готовеньких. Поняла, душа-царица.

      – Игаша, что случилось, почему?

      – Тихо. Не зли, не буди во мне тигра. Объясняю просто, как безголовой млекопитающей. Когда я куда ушел, давай, тычь мне начальников. А когда я сюда вернулся, я забыл, что такие где-то землю роют. Все. Я здесь единственный адвокат, судья и прокурор. Усекла? И ничего, ни один волос мне это не напомнит. Забыл-уснул.

      Весь этот нелепый, из осколков пощечин ссыпаный монолог встал тогда, в пятницу перед Вериной памятью. Она с трудом отлепила от глаз ладони, пальцами погладила виски, тронула горящие щеки, поднялась и сказала

      – Будь что будет. Я согласна, Марлена Климовна, – и тут же вышла вон.

      В дверях у входа она столкнулась с подругой Иркой. Та что то забыла в столе и вернулась. В руке у нее болталась авоська с поллитровкой и кулечками закуски. Подруга вдруг покраснела, хотя особого секрета и не было, и скороговоркой, предупреждая вопросы, выпалила:

      – Ну что? Ну что? Сама что ли не знаешь. Не девочки уже. Не Алены распрекрасные. А куда денешься? – и, оттеснив подругу, широким шагом пошла к столу.

      И вот теперь, ступив на площадь, пройдя по подземному гулкому переходу, дважды окунув голову в свет и в тень, вышла Вера к назначенному месту. От такой двойной перемены что-то случилось с ее зрением. Яркие пятна кругом – всплески света автомобильных стекол и открытых окон издательства, блики прыгающей в фонтане воды, отражение циферблата часов – казались нестерпимыми для глаз. Темные же стены домов, асфальт – будто ушли в ночь. Краски потухли, кроме желтой, намазанной на старую серую.

      – Это Вы что-ли Вера? – спросили ее.

      Перед ней возникла юная крашеная блондинка с полным, тяжеловатым, сыроватым лицом. Несуразную пестроту ее одежды чудесно дополняли под штандарт замазанные, постоянно трущие одна другую губы и постоянно поправляемая пухлой кошачьей лапкой хозяйки бутафорская заколка-клубничка, мертво прицепившаяся к серым корням редковатых, белесых, умертвленных химией волос. Видно, по напряженному вниманию, с которым Вера оглядывала неожиданно появившуюся особу, блондинка догадалась, что выбрала правильный курс. Она состроила из мордочки фигу, к лобику подвела вздернутый нос, отчего по щекам посыпались мелкие осколки оспинок и презрительно пискнула:

      – Ну и ну.

      После шлепнула в Верины руки старый синий плащ и дополнила:

      – Велено передать, – и потом, видимо, от себя, – а то засудищь еще, грымза. Нам чужого не надо, у нас своего вот сколько, – и хихикнула, скосив глазки к обширному бюсту. Попрощалась:

      – Ну ладно, девушка, я пошла. У меня забот, знаешь? – и хлопнула себя по заду. – И ты не стой, иди домой, простудишься. – И хихикнув вновь, исчезла прочь.

      А Вера медленно поплелась вниз, к метро. Мимо текла