Это было недавно. Анатолий Комаристов

троительного завода. Завод был пущен в 1934 году. Когда мы приехали и уехали из Краматорска я не знаю. Смутно помню толпы народа, красные флаги, громкую музыку. Я сижу на плечах у отца, и он показывает мне на трибуну: «Смотри, смотри, вон он…». Через много лет я узнал, что на открытие завода приезжал Серго Орджоникидзе – член правительства.

      По рассказам моей тети Маруси в Краматорске я тяжело переболел токсической дизентерией. Все думали, что я умру, но из Корочи в Краматорск приехала тетя Маруся и вместе с местными врачами подняла меня на ноги какой-то особой диетой. Почему-то рядом с собой я видел Лисея (о ней я еще напишу) в белом фартуке с большой бляхой на груди и метлой в руках. Она подметает улицу, а я иду рядом с ней. Возможно, она тоже была с нами в Краматорске, а может быть все это мне только казалось…

      Из ранних детских впечатлений в памяти остался наш дом на улице Карла Либкнехта в Короче. Внутреннюю планировку дома не помню, а вот что крыша была соломенная, почему-то запомнил очень хорошо. Солома была старая и зеленая. Фундамента у дома не было – окна были почти на земле. Во дворе росли огромные старые акации и когда они цвели на них было много пчел, которых я ужасно боялся.

      На нашей улице в большом доме с железной крышей жила семья хирурга районной больницы Коваленко Филиппа Ивановича – врача «от бога». Его сын Юра дружил с моим старшим братом. Мы часто ходили к нему играть в разные игры и смотреть большие детские книги с красивыми картинками. Иногда он давал нам книги домой. Именно тогда брат научился читать сам, а потом и научил меня. В школу я пошел «грамотеем» – знал все буквы и умел читать.

      …В интернете я нашел информацию о том, что дом Коваленко на улице Карла Либкнехта сохранился до сих пор. А ведь я бывал в нем еще вначале 30-х годов прошлого века! Умер Коваленко в 1952 году и похоронили его под окнами операционной, в которой он проработал много лет. Факт захоронения Коваленко не на городском кладбище, а рядом со служебным зданием, в котором он работал, исключительный случай, как и сам Филипп Иванович, был исключением из общих правил. Всю свою относительно короткую жизнь он посвятил служению людям. На мемориальной плите памятника высечены прекрасные строки русского поэта Н.А. Некрасова: «Кто, служа великим целям века, жизнь свою всецело отдаёт на борьбу за брата-человека, тот себя переживёт». Точную дату смерти Коваленко я не знаю, но случилось это, наверное, после июня 1952 года, когда меня срочно вызвали в Ленинский военкомат Харькова и я, не закончив лечебную практику в Корочанской районной больнице уехал в Харьков. Руководил нашей практикой хирург, присланный в Корочу из областной больницы в связи с тяжелой болезнью Коваленко.

      …Дом на улице Дорошенко помню лучше. Во-первых, он запомнился мне очень большим – кухня, две или три комнаты, веранда. Во-вторых, дом был деревянный, а фундамент кирпичный и очень высокий. Стоял дом на краю не очень глубокого оврага. Прямо от крыльца начинался спуск в овраг, который тянулся от выгона до улицы Пролетарской. Мне этот овраг казался довольно глубоким, широким и бесконечным. Больших деревьев в овраге не было. Рос кустарник и колючий тёрн. Огорода у нас практически не было. Росли две или три чахлых яблони. Я не помню, чтобы мы проводили в этом доме много времени. Зимой мы иногда катались в овраге на лыжах и санках. Мы приходили в этот дом, как гости и покатавшись с горки возвращались к бабушке на улицу Карла Маркса.

      Это было недавно…

      Вернее, очень давно – восемьдесят один год назад. Мы жили тогда на улице Карла Маркса рядом с бывшей Александровской мужской гимназией с церковью во имя святых Кирилла и Мефодия. В этом здании после революции открыли детский дом. Моя тётя работала там – учила девочек рукоделию и шитью.

      Приближался Новый 1937 год. На втором этаже детского дома, в помещении бывшей церкви, установили большую пушистую ёлку.

      Тётя сказала, что возьмет меня на утренник, если я выучу стихотворение и расскажу его на празднике. Я выучил небольшой стишок, кажется, что-то типа «В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…» и мы пошли на праздник.

      Дети веселились. Вместе с Дедом Морозом и Снегурочкой водили хоровод вокруг ёлки, танцевали на маленькой сцене, пели, читали стихи. Дедушка с нашей улицы играл на гармошке…

      Подошла моя очередь выступать. Тётя, руководившая утренником, вывела меня на сцену, поставила на табуретку, ушла за кулисы и шепчет оттуда: «Толик, говори…». Я молчу. Она говорит громче: «Толик, рассказывай стишок…».

      Дети в зале аплодируют, смеются, а я смотрю на их лица и молчу. Постоял минуты две или три, слез с табуретки, заплакал и пошел за занавес. Я просто растерялся, глядя на десятки смеющихся лиц, и забыл начало стихотворения. Пока меня успокаивали и уговаривали попробовать выступить еще раз, кто-то утащил мой подарок – маленький бумажный пакет с пряниками, конфетами и красным яблоком. Подарок мой, наконец, где-то нашли. Я, успокоился и, на всякий случай крепко прижимая его к груди, вместе с детьми ходил вокруг украшенной игрушками елки, пришедшей из чудесной новогодней сказки.

      …Прошло десять лет. Руководитель школьного драмкружка учительница русского языка и литературы Мария Алексеевна Мирошникова предложила мне и моему другу Толику