Затерянные в сновидениях. Александра Фокина-Гордеева

встали дыбом; и озноб, и дрожь попеременно забегали по телу голодными зверями.

      – Чупакабра, – услышала я сквозь стук копыт, лошади заржали и прибавили ходу.

      – Быстрей к озеру, там страж, она не посмеет. Я всегда думала, что это сказки старой шарманки, чтобы мы не ходили далеко в леса и не заблудились, или медведи и многочисленные хищники не утащили нас как аппетитную закуску.

      Чупакабра, говорили, не ест, лишь выпивает кровь. Собака с примесью летучей мыши, а на вторую половину существо совсем иных миров. Гроза детских сказок и страшилок, мифов и легенд.

      Озеро – проявление красот этого края, чаша чистоты и ярких красок, источник, способный утолить жажду страждущего. Посередине маленький, мохнатый островок с тремя березами… Легендарный острог хозяина лесов: бурого, огромного Аюб-Аю (Кающийся медведь). Говорят, что когда-то давно он нашел проход меж мирами, трещину, и попытался воспользоваться ею не в то время и не с теми людьми – за это он стал вечным стражем этих сказок. В наших краях живет легенда: «Что только один и его воины, заплатив тремя, смогут перейти на другую сторону. Туда, где не род человеческий, но другие силы правят вне времени, без болезней и смерти».

      Мы перешли на рысь, после дикой гонки, это было очень мучительно, для уже ставших влитыми в бока коня, бедер.

      Лес, как будто, стал еще темнее на фоне луны, подходящей к краям древних, видавших виды деревьев – они не склонили головы ни перед Господином, ни перед Аюб-Аю, ни перед луной… Так и стоят, то ли приветствуя, то ли вопрошая пришедших, нарушивших их магическое забвение: «Кто вы? С чем пришли?» Их величественные силуэты отражались зеркалом темных вод, выделяя из круговой огранки леса массивные, впечатляющие своим ростом, длинные тени ветвей. С ними нельзя так просто – они как живые великаны призывали к порядку и тишине, к мудрости…

      Мистическое, легендарное озеро, окаймленное моховым берегом, проявившееся на самом краю человеческого из мира духов и снов. Встревоженные совы бросились прочь от гулкого стука копыт, словно указывая лесу на нас как на нарушителей порядка затерянного королевства. И, вторя совам, Хозяин леса издал душераздирающий рык – не то крик, не то призыв задуматься: в своем ли мы уме, что собрались тревожить место силы, или нам все-таки убраться отсюда на все четыре стороны. Чингиз остановил коня. Аюб-Аю… был так огромен, что, стоя у пригорка, смотрел прямо в глаза человеку, сидящему верхом на рослой лошади, которая дрожала, покрываясь испариной липкого страха. Но Чин смотрел медведю прямо в глаза. И его непреклонная воля, и сила продавили Хозяина леса до понимания того, что с «этим» не совладать даже ему – мифу.

      И медведь ушел, отфыркиваясь и отсмаркиваясь как человек. И мне стало немного жаль его, но в то же время гордость за спутника, друга и любимого распирала, пришпоривала заносчивость.

      Вдруг, снова, уже ставшие привычными за эту ночь озноб и холод, сковали меня, как лед сковывает