Кактус Нострадамуса. Елена Логунова

после паузы.

      На том конце трубки тоже наметилась тенденция к глубокомысленной задумчивости.

      – У этой Лизоньки и Зямы?

      Тенденция укрепилась.

      – Какой мальчик?

      – «А был ли мальчик?» – подсказала я логичную реплику. – Если не было, то кого тогда назвала ваша Лизонька? И как она его назвала? Надеюсь, не в Зямину честь – Казимиром? Намучается пацан с таким-то именем.

      – Слушайте, какой пацан?!

      – Ну, Лизонькин! И Зямин, разумеется, если, конечно, он не чей-нибудь другой.

      Тут я подумала: люблю я брата или нет, а защищать его от наветов и нападок все же буду!

      И спросила с подозрением:

      – Что там за Лизонька, не знаю, можно ли доверять ее словам?

      – Так она же все записала! – голос в трубке вновь преисполнился воодушевления.

      – Что – все? Дадите почитать?

      Мне всегда была интересна личная жизнь старшего брата.

      – А вот это уже деловой разговор, – одобрила мою любознательность собеседница. – Значит, так. Пять тысяч долларов наличными, и дневник ваш, а иначе его следователь читать будет. Вам это надо?

      – Не знаю, – честно ответила я, упустив нить беседы.

      Какой следователь? Какой дневник?

      И главное – какие пять тысяч долларов?!

      У меня таких денег не было. А жаль.

      – Возможно, они есть у Зямы? – услужливо подсказал мой внутренний голос. – Раз уж эта дама вымогает именно такую сумму?

      – Но за что? – спросила я вслух.

      Я-то имела в виду – за что такие деньги? А собеседница поняла меня по-своему и гневно фыркнула:

      – По-вашему, не за что? По-вашему, убийство – это так, пустячок?!

      Тут я ненадолго онемела, а она решительно договорила:

      – Завтра в двадцать ноль ноль у памятника Пушкину, приходите одна и с деньгами. И никому ни слова! – и положила трубку.

      Я озадаченно почесала гудящей трубкой затылок, перекосив тюрбан из полотенца, немного поразмыслила, ничего не надумала и пошла будить спящего Зяму.

      Он притащился домой под утро и на бровях, кои от этого изрядно разлохматились, как и Зямины буйные кудри, которым я в очередной раз позавидовала. Повезло братцу: у него такие красивые золотые локоны, а у меня на голове натуральная соломенная копна, вот где справедливость?!

      – Зямка, проснись! – позвала я неласково.

      – Хрррррр! – ответил на это братец и перекатился на другой бок, повернувшись ко мне задом, к венецианской штукатурке передом.

      У меня был выбор – хлестнуть его по спине мокрым полотенцем или пустить в ход сокрушительное музейное оружие. Я выбрала второе и звонким детским голосом прочирикала братцу в ухо:

      – Зямочка, я съем твою шоколадку?

      – Нет! – возмутился братец, аж подпрыгнув.

      Я коварно улыбнулась. В детстве мы с Зямой постоянно конкурировали за сладкое. Кровопролитные бои за шоколадки постепенно превратились в позиционную войну, но не забылись, и обострение конфликта возможно в любой момент. Была бы шоколадка!

      – Какую шоколадку? –