Дорога крови. Алена Трутнева

дождём надсмотрщиков, один за другим начали спуск в своё тесное вонючее убежище.

      Устроившись в дальнем углу, Савьо обхватил колени руками и принялся мысленно перебирать события минувшего утра, старательно уговаривая собственную совесть, которая отнюдь не считала, что подчинение было единственно разумным решением. Другие пленники тоже были порядком угнетены. Повисшую в трюме тягостную тишину лишь время от времени нарушали несколько сказанных шёпотом фраз. Страх, стыд за унижение на глазах у всех, злость на Айзека, заварившего всю эту кашу, пропитали воздух вокруг. Савьо, в отличие от большинства, не осуждал несчастного пленника за то, что тот не захотел покориться, ведь, в конце концов, его собственное самолюбие и шкура пострадают куда больше. Юноша не сомневался в том, что уже вряд ли когда снова увидит непокорного раба. Савьо, возможно, и хотелось бы быть настолько же смелым, но в его случае осмотрительность неизменно брала верх. Хотя и она не всегда доводила до добра.

      Вот, например, всего пару месяцев назад он поступил весьма осмотрительно, решив бросить лекарскую практику, которую слишком многие в его краях почитали за ведовство, и заняться ремеслом переписчика. Всё шло хорошо, пока один влиятельный купец не обвинил Савьо в мошенничестве – якобы тот нарочно изменил сумму в договоре при переписывании. Вскоре новоиспечённый писарь уже оказался в долговой тюрьме, откуда его и выкупил работорговец, намереваясь перепродать втридорога: грамотные рабы были невероятной редкостью и весьма ценились.

      Это было хотя бы слабым утешением. Савьо мог надеяться, что его возьмут учителем к детям какого-нибудь богача и ему не придётся выполнять грязную, тяжёлую работу и быть постоянно битым. И уж конечно, ему не грозит участь оказаться на галерах, если только юноша сам не совершит глупость и не выкажет дерзкого неповиновения. А уж этого он постарается избежать всеми силами.

      Глава 2

      Сделки

      К исходу третьего дня Айзек так и не вернулся в трюм. Что, впрочем, не мешало рабам регулярно поминать парня последними словами, «тактично» обходя молчанием всё, что произошло после его безрассудной выходки, – дабы побыстрее забыть собственное вынужденное унижение.

      Работорговец, желая обеспечить себе ещё большую покорность рабов, не преминул наказать всех за проступок одного, сократив положенные пленникам порции. Обессиленные, голодные люди ругали на чём свет стоит Айзека, тоскливо взирая на те крохи еды, что теперь им перепадали. Внесли свою лепту и ворчливые, вечно недовольные надсмотрщики, щедро раздавая удары и затрещины всем без разбору – теперь им больше не над кем было всерьёз поиздеваться, ведь прочие пленники и не пытались выказать сопротивление, а унижать и без того покорных, подобострастных рабов было вовсе не так интересно, как ломать гордость Айзека.

      Так тянулись бесконечные, тягостные дни, сопровождаемые слезами, болезнями и ударами хлыста, стоило хоть чем-то не угодить надсмотрщикам. И без того худой и слабый Савьо опасался, что очень скоро у него не останется сил даже просто встать, не говоря о том, чтобы мыть