Девятный Спас. Анатолий Брусникин

по-старинному, а арапской цифирью, как давно уже для простоты писали иные московские книжники.

      – Это год, в который Романовым ниспослан Спас, по русскому исчислению и от Рождества Христова. Сложи-ка цифры. Видишь, что выходит? Семь да один, да один, да девять – это дважды девять. А один, шесть, один и один, тож девять. Явлена икона 9 мая, то есть в девятый день девятого месяца, если по-русски считать. Потому Спас «четырежды девятный»: по всемирному летоисчислению, по христианскому, от начала года и от начала месяца.

      – Верно, так и выходит! А что за особенный смысл в девятках?

      – Девятка – наивысшая из цифр, старше ее не бывает. Еще она трижды благая, ибо трижды троица.

      Ларион пришел в восхищение.

      – До чего ж ты, отче, глубокоумен и прозорлив! Воистину нет тебе равных. Цари головы ломали, ничего не надумали, а ты исчислил! Нужно грамотку писать в Дворцовый приказ, а то и патриарху. Будет тебе честь и награда великая!

      – Кабы я и про будущее разгадал. Ума не достало, – вздохнул священник. – «Четырежды девятно данное», даже если и верно я истолковал, то дело прошлое, важности не столь великой. Вот что означает «дважды девятно изыдет», а пуще того, в каком разумении нужно царям опасаться «трижды восьми да дважды восьми» – кто эту закавыку разъяснит, того Филаретово потомство одарило бы щедро… Нет, не поспею, – закончил он совсем тихо, так что помещик и не расслышал.

      Никитин пытливо смотрел на бумагу, где отец Викентий рассеянно вывел грифелем еще два числа: 7197 и 1689.

      – Единственно только… – Поп неуверенно покачал головой. – Ныне кончается год от сотворения мира 7197-ой, а это по сумме цифр – 24, то есть трижды восемь. По христорождественскому счету опять получается один да шесть, да восемь, да девять –трижды восемь.

      Хозяин пересчитал, ахнул:

      – Верно! И что же сие, по-твоему, значить может?

      – Наверное это одному Господу ведомо. Я же земным своим умишком предполагать дерзаю, что год этот для Романовых опасный, и как-то опасность с «Девятным Спасом» связана. Ох, не следовало Софье икону с места трогать… А боле ничего прозирать не берусь.

      – Да-а, велик и таинственен промысел Божий, – протянул хозяин. – Не нам смертным тщиться в него проникнуть.

      На гостя нашел сильный приступ кашля. Поп прикрылся рукавом, им же вытер губы и посуровел.

      На грубой ткани виднелись темные пятна, при виде которых отец Викентий решил более не ходить вокруг, да около, а прямо перейти к делу. На него, как это случается с чахоточными, вдруг накатила страшная усталость.

      – Я, Ларион, вот к чему веду, – поперхивая, сказал поп. – Власть наверху меняется. Не сегодня-завтра Софье конец, государством будут молодые цари править. Старший-то, Иван, ты знаешь, умом немочен. Значит, быть в державстве Петру с Нарышкиными. Торопись сына к новой силе прикрепить. У Петра в потешные полки дворянских недорослей охотно берут, да доселе мало кто из хороших родов в Преображенское хотел сыновей везти. А завтра все туда