Убийство по-министерски. Кирилл Казанцев

покивал и продолжил:

      – Я вам дам лист бумаги, попробуйте подробно расписать, как развивались события в течение вчерашнего вечера… Какое у кого было настроение, о чем велся разговор, кто что делал – желательно прямо по минутам. Ну, насколько сможете, конечно.

      И, оставив озадаченного, впавшего в угрюмое состояние заместителя директора наедине с его воспоминаниями, я поспешил к Черновицкому.

      – Что тут у тебя? – спросил я, закрывая за собой дверь.

      Черновицкий молча кивнул на одну из четырех рюмок, стоявших на подносе донышками вверх.

      – Ну и что? – пожал я плечами.

      Черновицкий окинул меня полным презрения взглядом, потом с помощью пинцета приподнял одну из рюмок и показал на свет. Я заметил едва различимые разводы на краях рюмки.

      Теперь я уже ничего не говорил, только смотрел на Черновицкого. Тот сказал:

      – Что это такое, я точно смогу определить только в лаборатории.

      – Стоп! – неожиданно осенило меня. – А почему четыре рюмки? Их же трое было!

      – Так этот ведь сказал, что кто-то позвонил и договорился о встрече, – напомнил мне Михаил.

      – Выходит, он с ним выпивал, – задумчиво протянул я. – И что же, Скоробогатов после этого разговора принялся отмывать рюмки и наводить порядок? Будучи в довольно-таки сильном опьянении? Что-то это сомнительно… А эти рюмки все здесь стояли? – спросил я у Черновицкого.

      Тот посмотрел на меня с выражением оскорбленного экспертного достоинства.

      – Интересно, интересно, – продолжал бормотать я, а потом резко вышел в соседнюю комнату.

      – Николай Александрович, а когда вы уезжали, на столе все по-прежнему оставалось? Ну, в смысле, порядок вы не наводили? – спросил я у заместителя директора.

      – Зачем мне наводить? – недоуменно буркнул он.

      – Ну, убрать там за собой со стола, рюмки помыть…

      – У нас для этого секретарша есть, – совсем угрюмо сообщил Голубицын. – Она и помыла бы в понедельник с утра, она ведь за полчаса до открытия приходит.

      – А Георгий Анатольевич не стал бы убирать и мыть посуду?

      – Да вряд ли, – хмыкнул Голубицын. – Зачем ему? Да он уже уставший был, откровенно говоря. Зевал даже.

      – Угу, – кивнул я. – А о чем шел вообще разговор между вами?

      – Вот я тут все пишу, – мрачно ткнул рукой в поданный мной листок Голубицын. – Потом почитаете.

      В этот момент дверь резко распахнулась, и в приемную буквально ворвалась женщина лет сорока, высокая, худая, с резкими чертами лица, с выдающимся хищным носом и глубоко посаженными черными глазами. Мне показалось даже в тот момент, что в комнату влетела какая-то птица.

      – Здравствуйте, что у вас здесь происходит? – громко, резким голосом обратилась она к нам.

      – Из полиции пришли, – все так же, без красок в голосе, сообщил Голубицын. – Георгий пропал.

      – Как пропал? Куда пропал? Как такое может быть? – захлопала черными, густо накрашенными ресницами Арцыхевич.

      – Вы успокойтесь,