Огонь и ветер. Иар Эльтеррус

но никак не его другом… Скорчившееся, трясущееся, одетое в вонючую засаленную телогрейку; без половины зубов, грязное, со страшным, едва успевшим затянуться шрамом на левом виске, с постриженными чуть не под ноль волосами – если что в Ите прежнее и осталось, так это только глаза. И ничего больше.

      …Полдня отмывали, потом вызвали «Скорую», а «Скорая» брать не хотела, потому что документов не было, только справка об освобождении… но всё-таки взяли, и где-то через неделю он, уже немного придя в себя, сумел рассказать, что там происходило два года, пока сидел. Голову и спину ему изуродовали в одной из бесчисленных стычек между бараками, по две сотни человек, стенка на стенку, зубы выбили тогда же. Драки эти, кажется, сами же вертухаи и провоцируют, но не было сил и времени разбираться, надо было выжить как-то, и при этом не сбежать (он бы сумел, но боялся – сбежишь, и всю семью пересажают, слышал о таком), не сорваться, вытерпеть это всё…

      А потом произошло что-то совершенно невозможное. Чуть ли не среди ночи его вызвали в контору, сунули в руку справку, разрешили наскоро собрать вещи, и… пинком выставили за ворота, буквально пинком, не понимающего ничего.

      – Туда иди, где посёлок, – подсказал чуть слышно молодой солдат из охраны, махнув рукой в толстой серой варежке куда-то в сторону далёких колючих зимних огоньков. – Там станция. Со справкой задаром доехать можно куда надо. Вали, чего уставился?

      – Что…

      – Освободили тебя, что. Пошёл вон, мясо!..

      И он пошёл.

      И две недели добирался до Москвы, и добрался – с пневмонией, без копейки денег, едва живой. Поняв, что дома никого нет, он просидел пять суток под дверью квартиры, а его обходили, как прокажённого, и только одна старушка из угловой по ночам выносила ему попить. Если бы не выносила, он бы, наверное, загнулся…

      Почти год лечили, правдами и неправдами, через «ангелов» сделали зубы, поправили ещё кое-что, на что хватило средств и связей, вот только спина по холоду у него всё равно болит. Причём именно то место, по которому много лет назад пришёлся удар обрезком трубы.

      А Брид и Тринадцатый могут помочь. Пусть на какое-то время, но могут – их дарования вполне хватает для того, чтобы на неделю, а то и больше, полностью снять боль. Ит никогда не просит сам, но они, к чужой боли чувствительные, видят её и, по словам Брида, берут его «в оборот». Разминают спину, поправляют то, на что хватает сил. Брид сказал, что, живи они рядом, спину бы, может, удалось полностью вылечить… В это слабо верилось, но кто знает. Может, и правда.

      То, что сейчас подслушал Ри, давным-давно тоже превратилось в своеобразную игру. Брид и Тринадцатый изображают сволочей и палачей, а Ит играет в невинную жертву – всем очень весело. Для Ита платой за это веселье будет спанье с мелкими под мышкой. Он, правда, терпеливый, и ему это не в тягость совершенно.

      – Ри, у тебя просто детей не было никогда, – как-то сказал Ит. – Мальчишки, правда, на детей не похожи, но принцип тот же.

      – Какой принцип? – не понял Ри.

      – Надо