Бой под Талуканом. Николай Прокудин

в г-горы? – ухмыльнулся Сашка.

      – Вы должны были следовать в составе колонны батальона по хребту, в горах. Это «духовской» кишлак, а вы, как последние идиоты, поперлись в него. Кто разрешил?

      – Ротный с-сказал, идите вперед, а то х-хромаешь, отстанешь, а с-сержант – мой сопровождающий. Я еле-еле д-двигаюсь, обе ноги п-повредил.

      – Вы, товарищ лейтенант, лучше бы голову повредили, может, она думать бы начала. Ротный! Кавун, ко мне!

      Иван подошел и спросил:

      – Что произошло? Что за крик?

      – Почему твой лейтенант самовольно по кишлакам бродит?

      – Чего ты на меня орешь? – резко ответил Иван.

      – Я на вас, товарищ капитан, не ору, – сразу понизил тон Лонгинов и перешел на «вы». – Разберитесь с офицерами, не рота, а сброд.

      – Полегче на поворотах, не сброд, а лучшая рота в полку. Разберемся, товарищ капитан.

      Бронежилет (Лонгинов) ушел с Константином Николаевичем, о чем-то переговариваясь, а Иван внимательно посмотрел в глаза обоим «следопытам» и рявкнул:

      – Сержант, отнеси все вещи на свое БМП!

      Подождав, когда Худайбердыев отошел подальше, взял за пуговицу Сашку и, притянув к себе, сказал:

      – Дуракам порой везет. Идиот! Пойми, там «духов» больше, чем извилин в твоих мозгах!

      – Что, всего-то д-десяток «духов»? – попытался смягчить ситуацию глупой шуткой Корнилов.

      – Дать бы по твоей физиономии хорошенько. Не строй из себя полного идиота. Чтобы вас обоих найти, в случае чего, целая армейская операция нужна. Горло перережут и в яму с отбросами кинут. Как и не было вас на земле никогда. Иди и думай.

      – Иван! Т-ты же сам велел, иди в-вниз, впереди роты. Вот я и п-п-пошел.

      – Думал, что сказал для умных, а оказалось…

      По прибытию в полк Корнилов исчез – быстро и надолго растворился в госпиталях. Зачем нарисовался сейчас, спустя полгода? А Константин Николаевич после того похода тоже слег: сердце не выдержало, а потом нашел «лазейку» и перевелся в штаб, в другой полк.

      Зачем Саня сейчас пришел, чтобы злорадствовать? Может, завидует или скучает по нашему коллективу?

      На заставе два года сидеть почти безвылазно – тоже не сахар, а тоска смертельная. Это как два года в колонии общего режима. От однообразия такой жизни можно чокнуться, завыть и на стенку полезть.

      – Сашка, извини, но мне с тобой трепаться некогда, завтра уходим, а дел невпроворот.

      – Да, да, п-понимаю! У вас с-своя свадьба, у нас – своя. А ж-жаль… Х-хорошо, зайду, как-нибудь позднее… – и он ушел с грустным лицом. Сдваивать буквы в словах так и не прекратил! Балбес рисующийся.

      Прогулка по леднику

      Ох, и красотища! Если бы я был художником или туристом, наверняка бы так выразился. Горные вершины стояли в снежном обрамлении и искрились в солнечных лучах.

      «Какой кошмар! – однако подумал я, так как был пехотинцем. – Опять спать в снегу, как в прошлый Новый год».

      – Эдик, нет возражений, если я пойду с Мараскановым?

      – А почему именно с ним?

      – Взводный