Бой под Талуканом. Николай Прокудин

кроссовки носить запрещаю! Только сапоги и ботинки, нательное белье, все в касках и бронежилетах. Прежде чем требовать, сами должны являться примером подчиненным, особенно замполиты! Капитан Лонгинов, проведение строевого смотра офицеров и прапорщиков назначаю в семь тридцать утра.

      – Сразу с мешками и оружием? – встревоженно спросил лейтенант Шерстнев. – Не успеем.

      – Да, Шерстнев, попался ты наконец-то на глаза! Пожалуйста, не ходи моей тропой, не люблю, когда пьют из чашки комбата. Моя чашка священна!

      Стоящие в строю громко засмеялись.

      – О чем вы, товарищ майор?

      – Прапорщики могут быть свободны.

      – Вот так, опять облом на самом интересном месте, – громко вздохнул Бодунов.

      – Итак, продолжаю: зашел я сегодня в одно место, а там Шерстнев в моих тапочках и чай пьет из моей любимой чашки! Сегодня тапочки одел, кружку облизал, а завтра что будет, а, Олежек? Что еще оближешь?

      – Ничего не будет.

      – А женщина может понадеяться, поверить. Даже думать не моги об этом, ишь, молочный брат объявился. Жилин, ты его чаще в караул ставь. Все караулы третьей роты с сегодняшнего дня – Шерстнева. Это мой приказ!

      – За что? Я к ней туда случайно заглянул, чай попить с вареньем. В первый раз, ей-богу!

      – Куда, куда ты заглянул? Что за гнусный намек?

      – Ха-ха-ха, – вновь засмеялся весь строй.

      – Вот теперь второго раза точно не будет, под халатик не залезешь, и котлеты комбата будут в целости и сохранности.

      – Вы неправильно поняли, я оговорился, не то хотел сказать. Только одну котлетку съел и то чуть не подавился под вашим строгим взглядом.

      – Я тебе эту котлетку до замены не забуду. Оговорился он! Разойдись!

      Все гурьбой обступили Олега. Похлопывали по плечу, смеялись, успокаивали как могли.

      – То-то Василий Иванович взбешен, сам не свой от злости почему-то, а это Олежка его с кровати «стюардессы» теснит, – ухмыльнулся Афоня.

      – Никого я не теснил, даже и не думал, случайно получилось.

      – Все в жизни случайно и совсем не специально, – улыбался Мелещенко. – Теперь комбат заест роту на боевых. Ну ты и смельчак! Подорожнику дорогу перешел, в кровать залез.

      – Болваны, сразу у всех черные мысли.

      – Нет, не у всех, – улыбнулся Арамов. – Я уверен: у тебя были только чистые помыслы – объесть комбата, отомстить за обиды через желудок. Ха-ха-ха!

      – А ну вас, идите к черту! – и он ушел, громко матерясь.

      – Попал Олег в немилость, и надолго, – глубокомысленно изрек Афоня. – Не ложись не в свои сани, особенно без презерватива! Молочный брат! Ха-ха-ха…

      В казарме стоял невероятный шум и галдеж. Рота суетилась, комплектуя мешки и набирая боеприпасы.

      – Что же делать с обувью? Имеются только кроссовки и туфли, сапоги сгорели у костра в Баграмке – подошва правого «дутыша» полностью расплавилась.

      – Ветишка, Серега!

      – Что? – откликнулся взводный.

      – Тебе на сборах по горной подготовке ботинки выдали?

      – Выдали.

      – Не уступишь?

      – Они