Дальний приход (сборник). Николай Коняев

земным; радуйся, яко земная сликовствуют небесным. Радуйся, апостолов немолчная уста; радуйся, страстотерпцев непобедимая дерзосте. Радуйся, твердое веры утверждение; радуйся, светлое благодати познание. Радуйся, Еюже обнажися ад; радуйся, Еюже облекохомся славою. Радуйся, Невесто Неневестная!»

      В Семыкино – по дороге заезжали в монастырь – приехали, уже когда стемнело. Выплыла из-за темных верхушек деревьев кладбищенской рощи большая, желтая луна.

      – Мы вас вместе с паломниками устроим… – сказала Алла Сергеевна. – Если вы на всенощную не пойдете, мы отведем вас сразу…

      – Не надо… – хмуро ответил Ухов. – У меня тут есть, где переночевать. Во сколько завтра поедем?

      – После литургии… Батюшка обещал пораньше начать…

      – Вы мне время скажите! К какому часу автобус подать?

      – К половине десятого, наверное… Успеете?

      – Надо к половине десятого – к половине десятого и буду!

      Петр залез в кабину и начал разворачивать «Икарус». Катин дядя, как он выяснил, жил не в Семыкино, а в соседней деревне, в шести километрах отсюда.

      И вот, странное дело – и дорога туда нехороша была, пришлось свернуть на проселок с заасфальтированного шоссе, и тьма сгустилась – ни огонька кругом, не спросишь ни у кого, туда ли едешь? – но чем больше удалялся «Икарус» от церкви, тем легче дышалось.

      Эка важность, что дорога плохая и не видать ничего? Впервой разве… Тем более что ехал Петр правильно. Минут через десять показались впереди огоньки. «Икарус» подъезжал к хутору, где обитал Катин дядя. И мужиком он, правильно Катя говорила, оказался стоящим. Крепкий такой, жилистый, в общем, нормальный.

      Поначалу хмурился, но когда вручена была посылка, оттаял. А когда Петр водрузил на стол поллитровку, и совсем подобрел. Очень задушевная беседа получилась. Хозяин рассказывал, как он – очень даже неплохо! – наладился жить без совхоза. Все свое. Все – сам. Свое поле, трактор свой. Ни командиров, ни нахлебников. Рассказывал без хвастовства, но внушительно и увесисто выговаривая слова.

      Петру такие люди нравились, сам таким человеком хотел стать. Когда же в ответ на вопрос: бывает ли в церкви? – хозяин ответил, дескать, а чего он позабыл там? – Ухов совсем расположился к нему. Свой человек был. В доску свой.

      – Я тоже не хожу! – сказал он. – Но возить приходится. Работа…

      – Да, – сочувственно вздохнул хозяин, – когда у чужого дяди ишачишь, не будешь разбирать, чего хочется! Чего скажут, то и делай.

      И как бы проводя черту, устанавливающую дистанцию между собою и гостем, пояснил, что сам он в церковь из принципиальных соображений не ходит. Когда прежнего настоятеля на другой приход перевели, он с собой церковный колокол увез. И сейчас не колокол, а рельса висит на колокольне.

      – В рельсу бьют, как в лагере, – сказал он. – А я что? Урка им?

      – Полно врать-то! – заругалась хозяйка. – Ты и при прежнем батюшке в церкви не бывал.

      – Если бы позвали, может, и сходил бы, – ответил хозяин