Кубарем по заграницам (сборник). Аркадий Аверченко

козявку поймала.

      – Поцелуй ее от меня в лапку. Но как же мы пойдем на реку: ведь в той стороне, за рекой, стреляют.

      – Неужели ты боишься? Вот еще глупый. Ведь снаряды не долетают сюда, это ведь далеко. А я тебе зато расскажу стих. Пойдем?

      – Ну раз стих – это дело десятое. Тогда не лень и пойти.

      По дороге, ведя меня за руку, она сообщила:

      – Знаешь, меня ночью комар как укусит, за ногу.

      – Слушаю-с. Если я его встречу, я ему дам по морде.

      – Знаешь, ты ужасно комичный.

      – Еще бы. На том стоим.

      На берегу реки мы преуютно уселись на камушке под развесистым деревцем. Она прижалась к моему плечу, прислушалась к отдаленным выстрелам, и снова та же морщинка озабоченности и вопроса, как гнусный червяк, вползла на чистый лоб.

      Она потерлась порозовевшей от ходьбы щечкой о шершавую материю моего пиджака и, глядя остановившимися глазами на невозмутимую гладь реки, спросила:

      – Скажи, неужели Ватикан никак не реагирует на эксцессы большевиков?..

      Я испуганно отодвинулся от нее и поглядел на этот розовый ротик с будто чуть-чуть припухшей верхней губкой, посмотрел на этот ротик, откуда только что спокойно вылетела эта чудовищная по своей деловитости фраза, и переспросил:

      – Чего, чего?

      Она повторила.

      Я тихо обнял ее за плечи, поцеловал в голову и прошептал на ухо:

      – Не надо, голубчик, об этом говорить, хорошо? Скажи лучше стихи, что обещала.

      – Ах, стихи! Я и забыла. О Максе:

      Максик вечно ноет,

      Максик рук не моет,

      У грязнухи Макса

      Руки, точно вакса.

      Волосы, как швабра,

      Чешет их не храбро…

      Правда, комичные стишки? Я их в старом «Задушевном Слове» прочитала.

      – Здорово сработано. Ты их маме-то читала?

      – Ну, знаешь, маме не до того. Прихварывает все.

      – Что ж с ней такое?

      – Малокровие. Ты знаешь, она целый год при большевиках в Петербурге прожила. Вот и получила. Жиров не было, потом эти… азотистые вещества тоже в организм не… этого… не входили. Ну, одним словом, коммунистический рай.

      – Бедный ты ребенок, – уныло прошептал я, приглаживая ей волосы.

      – Еще бы же не бедный. Когда бежали из Петербурга, я в вагоне кроватку куклиную потеряла, да медведь пищать перестал. Не знаешь, отчего это он мог перестать пищать?

      – Очевидно, азотистых веществ ему не хватило. Или просто саботаж.

      – Ну ты прямо-таки прекомичный! На мою резиновую собачку похож. А ты можешь нижней губой до носа достать?

      – Где там! Всю жизнь мечтал об этом – не удается.

      – А знаешь, у меня одна знакомая девочка достает; очень комично.

      С противоположного берега дунуло ветерком, и стрельба сразу сделалась слышней.

      – Вишь ты, как пулеметы работают, – сказал я, прислушиваясь.

      – Что ты, братец, какой же это пулемет? Пулемет чаще тарахтит. Знаешь, совсем как швейная машина щелкает. А это просто пачками стреляют. Вишь ты: очередями жарят.

      Ба-бах!

      – Ого, –