Волшебник Летнего сада. Юлия Эрнестовна Врубель

Дай-то Бог. В приёмной нёс дежурство преданный генерал Жандр с двумя товарищами из высшего офицерства. Любимая жена Жансю, княгиня Лович, была в своих покоях в удалённом флигеле. Внизу, в вестибюле дворца, находились несколько солдат охраны. Авось обойдётся, авось…

      К несчастью, на этот раз не обошлось. Спустя чуть более получаса, толпа заговорщиков из числа военных курсантов, ворвалась в Бельведер. Ошалевшие юнцы закололи штыками всех, кто попался им на дороге. Солдаты-инвалиды из охраны, лакеи, офицеры – невинные люди со стонами падали, заливая кровью лестницу, ведущую в покои дворца. «Смерть узурпатору!», «Смерть сатрапу!», «Смерть тирану!» вопили убийцы, и, перешагивая через мертвых и умирающих, бежали наверх, к апартаментам цесаревича.

      …Великий князь Михаил Павлович приближался с войсками к польским границам. Он уже знал о последних трагических событиях в Варшаве. Карательные части двигались почти без остановки, ускоренным маршем. Генерала подгоняла ярость. Давящая виски, мешающая думать, мешающая трезво принимать решения – глухая тяжёлая ярость. И ноющая боль за брата.

      Глава 6. Повешенный

      Весна 1831 года. Расположение гвардейских частей русской армии под Белостоком

      Холодно, почему так холодно? Иней блестит на каменных стенах. Нет сил ни приседать, ни отжиматься. Вообще уже нет никаких сил. Хочется забиться в угол, обнять себя руками и заснуть. Навсегда заснуть. Говорят, что смерть от замерзания приятна. Ты просто наконец совсем слабеешь и засыпаешь.

      А там, наверху, над стенами его темницы – месяц май. И солнечный свет заливает аллеи Бранницкого парка, а ветерок перебирает свежую, уже запахнувшую летом листву деревьев. Там продолжается жизнь… В которой, к сожалению, уже нет места для него.

      Бранницы. Польское поместье под Белостоком. Нелепое, досадное пленение.

      Вацека колотило крупной дрожью, из глаз тонкой полоскою по впалым, рябоватым щекам текли отчаянные слезы. Сидя на корточках, обхватив колени и прижавшись спиною к дубовой двери глубокого подвала, он попытался привести в порядок мысли. Они же рассыпались по разрозненным кусочкам, а то вдруг сжимались с тупой болью в тугой запутанный клубок.

      Маленький, щуплый и жалкий. С прилипшими ко лбу редкими волосами. Раздавленный и обречённый.

      Страшно. А пожалуй, так уже почти что и не страшно. Уже как будто бы и всё равно. Поскорее бы закончилась такая мука. Что уже и ждать. Хорошего ждать слишком поздно. Там, за спиной, за стенами замка осталось, всё, что было в его нелепом существовании хорошего. А теперь уже и нет ничего, кроме сплошной непреходящей муки ожидания.

      А всего-то несколько месяцев назад жизнь Вацека казалась исполненной высочайшего смысла. И виделся он себе одним из героев, о которых слагают легенды, поют песни. За которыми уходят лучшие из девушек, уходят безоглядно, забыв про отчий дом, ведомые токмо восторгом и любовью…

      Он, подхорунжий Вацлав Перуцкий, курсант военного училища