Грехи и погрешности. Алексей Владимирович Баев

пацана правильному имени научить – скажем, будешь Мойшей каким аль Абрашкою, – да в нужное место в нужное время пред глазами проклятого иностранца вынуть-поставить. Поведётся, сволочь. Никуда, паскуда, не денется…

      Да только мальчуган оказался вовсе не так прост, как виделось в мыслях Виктору. Ласку подлого убийцы отчего-то за искреннюю не принял. Хоть сел на руки, однако говорить со Стрельниковым решительно отказывался. Молчал себе. Какие уж тут инструкции? Хотя… может, немой? Неплохо, коль так. Без слов – оно и ещё деликатнее.

      Пока ехали в пролётке к «Англетеру», Стрельников проделал несколько непонятных непосвященному манипуляций. Сперва обвязал по поясу мальчонкину шинель своим шарфом, предварительно извозяканым о колесо. Потом, улыбнувшись чёрным мыслям, заткнул за него сбоку оборванную обложку от какой-то детской книжки-брошюрки, должно быть, забытой рассеянным пассажиром и найденной теперь хитрым решальщиком. Оторванную не целиком, а лоскутом, с шуткой и намёком. И с двумя лишь жирными строчками – одна над другой:

      «Самуил

      КОШКИН Д».

      Третьим действием, предварительно натянув перчатки, заколол английской булавкой отворот шинели. Под горлом. Мол, разве не добро содеял? Добро. Это чтоб не просквозило бедняжку на февральском ветру. Но на самом деле, булавка та была зело хитрая, отстегнуть её, не зная секрета, не уколов палец, никак не получится. Острие же пропитано ужасающей силы ядом, действующим не сразу, через недельку-полторы, но безотказно. Вызывая сильнейший сердечный приступ.