Венецiанская утопленница. Александр Климов

так! – городовой строчит карандашом, слюнявя грифель розовым языком. – Вот это правда!

      – А ещё они как окружили наш «Варяг» всем своим флотом и кричат нам сдаваться…

      – По-русски? – удивляется депутат и читает одновременно фронтовую сводку в газете.

      – Нет. По-обезьяньи. – Чая несёт. – По-русски у них язык заплетается.

      – Потому что маленький! – городовой отбирает у депутата газету, почитать на досуге в уборной.

      Трактирщик стоит тут же и с беспрестанной улыбкой вытирает руки грязным полотенцем.

      – Ихняя Япония в зале на втором этаже на карте имеется. Очень, знаете, мелкая область. Мухе сесть негде, – дополняет халдей рассказчика.

      – Негде!!! – соглашаются все присутствующие, а депутат просит принести ему карту. Он как раз поймал одну муху для опытов.

      Готтофф делает хороший глоток и рассказывает дальше…

      Как в них стреляли из всех орудий, а они смеялись в ответ. Как сожгли два, нет – четыре или пять крейсеров неприятеля. Как японцы уже молили о пощаде, но вдруг закончились боеприпасы…

      – А!!! Япона мать!!! – ревут окружающие.

      – Но мы не сдаёмся. Открываю кингстоны вот этой самой рукой и… идём на дно, – тихой улыбкой светится Готтофф.

      – Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! – песня разрывает пространство.

      Поют все.

      Кто спал – проснулся.

      Городовой поёт, держа невидимую фуражку в руках.

      Трактирщик поёт и дебет с кредитом на счётах сводит.

      Депутаты поют надрывно, ещё и успевают по сторонам смотреть – все ли на них смотрят.

      Совсем не так поёт рабочий и битый каторгой люд. У них за каждым словом свой смысл имеется.

      Один Чай Готтофф не знаком с текстом и только рот открывает.

      5

      Секретарь пишет стихотворение, которое его сиятельство собираются прочесть на свадьбе своей дочери. Криволап пунцового цвета утверждает, что пишет поэзию математически, сочленяя рифмы в цепь логических рассуждений.

      Сам губернатор стоит у портрета императора на стене и сравнивает свои и царевы колготы.

      – Я говорил вам, как люблю нашего дорогого государя.

      Криволап встаёт со стула уже согнутым в поклоне.

      – Готов цитировать вас, если понадобится.

      – Нет. Не сейчас. Надеюсь, никогда не понадобится.

      Губернатор ведёт пальцем вдоль линии монарших сапог.

      – Мысль, что государь проявит мелочность при чтении отчёта вверенной мне губернии, – нехороша. Это унизительно для такого великого человека. Какие прекрасные сапоги он носит!

      – Его величество сами себе сапоги изволили пошить. Вам угодно заказать пару парадных сапог у государя?

      – Упаси бог! – Губернатор бледнеет от одной мысли вступить в царских сапогах во что-нибудь непечатное. – Готова моя ода, Ломоносов?

      Поэма исполнена на двух языках. На латыни и на русском. Она будет напечатана в губернской и столичной газете и выделена штрих-рамкой