Безмятежные годы (сборник). Вера Новицкая

Танька противно так, насмешливо улыбается и говорит:

      – Глупый вопрос!

      А сама поднимает руку и тянет ее чуть не до самого носа учительницы.

      – Грачева знает? – спрашивает Барбос. – Ну, прекрасно, скажите.

      – Потому что ее шкурку, вероятно, на изнанку выворачивают, – говорит Танька.

      – Как? Что такое? – таращит свои и без того большие глаза Борбосина. – Выворачивают?

      Одну минутку все молчат и переглядываются – еще не утям-кали, но потом вдруг класс начинает хохотать:

      – Выворачивают… Ха-ха-ха-ха!.. Выворачивают… Ха-ха-ха-ха!.. Ха-ха!

      – Ловко!

      – Ай да Таня! Что? Выскочила?

      – Ну-ка, выверни! Эх ты, голова! – раздается на весь класс голос Шурки Тишаловой.

      – Да, уж это поистине удачно сообразила, – говорит Барбос. – Вы, Грачева, лучше про себя берегите такие ценные познания, других не смущайте.

      Барбос Таньку не любит, и потому хоть и смеется, но не так добродушно, как всегда. Вообще, она ужасно мило хохочет, даже весело смотреть: вся она так и трясется, подбородок так и прыгает.

      Танька красная, злющая. Поделом, не выскакивай!

      На перемене мы в умывальной страшно дурачились. «На водопой» сегодня все так и рвались, особенно те, кто гимназические горячие завтраки ест. Может, чего другого в них и не хватает, но не соли… Потом в голове только и есть одна мысль: кран.

      Многие уж напились, стоят себе, мирно беседуют, а я, хоть и пила, да мало, еще надо про запас. Ну, как всегда, рот под кран. Не без того, чтобы подтолкнули, то одна, то другая; я все ничего, будто не замечаю, пью себе. А они стараются, видят: я не плескаюсь, терпеливо страдаю, – вот и расхрабрились. Уж у меня и за шиворотом вода, и в ушах, и голова мокрая. Постойте ж, голубушки!

      Я голову свою отодвинула, да живо так пальцем кран и приткнула, – видели, как дворники иногда делают, когда улицы поливают? Но только я вместо улицы приятельниц своих окатила. Струя «ж-ж-ж» да фонтаном на них. Здорово вышло! Нет, уж тут как хотите, а кроме «здорово» ничего не скажешь. Визг, писк поднялся, бегут, хохочут!

      В это время в невинности души «пятушка»[60] какая-то бредет себе, ворон считает, и не видит, что тут орошение производится, – да прямо-прямо под фонтан! А я пальцем двигаю, струю направляю то кверху, то книзу. За рукавами у меня полно, холодно, весело!.. Но у «пятушек», видно, вкус другой, она как завизжит:

      – Что это за свинство! Что за сумасшедшая девчонка! Что за уличные манеры! – и поехала-поехала…

      Вы думаете, я стояла да слушала? Как бы не так! Давай Бог ноги, скорее от нее с дороги. Тут уж и звонок в класс, а я мокрее мокрого. Кое-как оттерлась, живо шмыгнула на скамейку, да и за Любину спину:

      – Загороди, ради Бога, Снежина, чтоб Женюрка меня не догнала.

      А вид у меня, точно я часа два под водосточной трубой простояла, вроде Генриха IV[61]. Сижу тише воды ниже травы. Вдруг среди урока кто-то дерг-дерг за ручку! Дверь открывается, Шарлотта Карловна является, руками размахивает

60

Пятушка – ученица пятого класса.

61

Имеется в виду статуя Генриха IV. В 1613 году шеститонный монумент был погружен на борт корабля, который затонул возле сарденских берегов, и бронзовый всадник почти год пролежал на дне морском.