Доктор Данилов на кафедре. Андрей Шляхов

дело рук женщины.

      – По трусам? – не поверил Данилов. – Вот уж не знал, что ты экстрасенс!

      – Белье говорит о человеке больше, чем паспорт, – уверенно заявила Елена. – Имей в виду на будущее!

      – Буду, – пообещал Данилов.

      Накормив дочь и уложив ее спать, Елена пришла на кухню к Данилову, сидевшему на кухне с ноутбуком, уселась напротив и поинтересовалась:

      – Я не помешаю?

      – Нет, конечно.

      Данилов оторвался от новостей дня и выжидательно посмотрел на жену. Эти слова означали, что есть разговор, тема для обсуждения.

      – Скажи мне, Данилов, только честно, все обстоит именно так, как ты мне рассказал, или же в некоторые нюансы я не посвящена?

      – Я рассказал все, что знаю, – ответил Данилов, ожидавший подобного вопроса еще полтора часа назад.

      – И ты действительно не давал никому повода? Или – надежды? Если давал, то лучше скажи сейчас. Обещаю снисхождение за чистосердечное признание. Сцен устраивать тоже не стану.

      «Сразу придушу и все», – можно было прочитать в ее глазах.

      Слова – одно, а глаза, как известно, – зеркало души.

      – Ну, как ты можешь, Лен! – упрекнул Данилов. – Чтобы я…

      – Ты – здоровый молодой мужчина, находящийся на голодном пайке, – сказала Елена. – Наличие младенца не благоприятствует сексу…

      – Нет, – согласился Данилов.

      Наличие младенца крайне не благоприятствовало сексу. Мало улучить удобный момент, так, чтобы обоим хотелось и была бы возможность, надо еще и сохранить эту возможность до конца. То ли по воле случая, то ли по каким-то собственным тайным соображениям Мария Владимировна просто обожала подавать голос, скажем так, на середине процесса. Да не каким-нибудь вялым сонным хныканьем, негромким и недолгим, а бодрым призывным воплем. Все, разумеется, приходилось срочно прекращать. Если делалась попытка к возобновлению, то в восьмидесяти процентах случаев следовало ждать очередного вопля, после которого никому ничего уже не хотелось. Если попытки не было, Мария Владимировна начинала вопить только ко времени следующего кормления.

      Елена утверждала, что у ребенка очень острый слух. Данилов возражал: «Она просто вредина» – и грозился впоследствии, лет этак через двадцать, отплатить дочери той же монетой.

      – Буду стучаться ночами к ней в спальню и спрашивать: «Машенька, не видела ли ты мою вшавную шелюсть?» – говорил он. – Долг платежом красен!

      – Через двадцать?! – вскидывалась Елена. – Через двадцать лет Маша ночами если чем и будет заниматься, то подготовкой к экзаменам, а не разными глупостями! Я уж постараюсь воспитать ее в правильном духе!

      – Синим чулком? – поддевал Данилов.

      – Серьезным человеком. Пусть сначала получит образование, немного поработает, закрепится в какой-нибудь сфере и тогда уже думает о мужиках!..

      Мария Владимировна сопела в кроватке, и выражение лица у нее даже у спящей было какое-то непростое, с хитринкой. Болтайте-болтайте, мол, дорогие родители, стройте планы, а я уж буду жить так, как