Книга предсказанных судеб. Мария Очаковская

со сморчками или печь слоеный пирог со спаржей. Не имея при этом даже мало-мальского кулинарного опыта, потому что в прежней, холостой, жизни следящая за фигурой Ольга относилась к еде довольно равнодушно.

      Но, как бы то ни было, учиться готовить ей нравилось. Как, впрочем, и одеваться. Да-да, одеваться. Ибо представления о хорошо одетой женщине в России и во Франции совершенно разные. Парижское «изящно-дорого-сдержанно-по фигуре» отличается от российского или даже московского «ярко-броско-модно-дорого». Увы, феномен дефицита, столь укоренившийся в сознании советских и постсоветских модниц, изжить непросто.

      Ольге часто вспоминался забавный эпизод, как однажды, встретив жену в аэропорту, Филипп прямо оттуда потащил ее в магазин – он не мог смотреть на Ольгину норковую шубу, к слову сказать, довольно дорогую и стильную. Просто в Париже шубу не принято носить каждый день, ее надевают лишь по случаю. Так в ее гардеробе появилось серое кашемировое пальто, на тон темнее ее пепельных волос, оно выгодно оттеняло ее славянскую масть.

      И все же на общем фоне приятных впечатлений и положительных эмоций, которые так необходимы каждой беременной женщине, было нечто, о чем Ольга непрестанно думала, из-за чего нервничала и не спала ночами.

      Ей не давала покоя Нина, которая ни в какую, хоть ты тресни, не хотела ехать к племяннице во Францию. Всякий раз, как только Ольга заводила об этом разговор, тетка упрямо твердила одно и то же: «Я буду вам мешать» и «Как мне с ним говорить, если он по-нашему не понимает, а я по-французски». Вслед за этим обычно шла расплывчатая, компромиссная формулировка: «Ладно, может быть, как-нибудь потом…» И никакие Ольгины доводы, что квартира у них большая, место есть, а если Нине неудобно жить у них, то можно снять гостиницу неподалеку, не помогали. Та была непреклонна:

      – Я вам только мешать буду.

      Ольга чувствовала, что тетя по-прежнему недолюбливает Филиппа, и обижалась. Они как-то раз даже из-за этого поссорились.

      Что ж, приходилось Ольге ездить в Москву самой. Последний раз она навещала тетку, уже будучи на седьмом месяце.

      Когда родился малыш, стало не до поездок. А поскольку скайп, чудо прогресса, Нина в силу возраста освоить не могла, общение их проходило по телефону. Сначала оно было довольно регулярным, потом Ольга стала звонить все реже и реже. Нина ее не упрекала, понимая, что у матери с малышом забот полон рот. Но в какой-то момент ей показалось, что голос у племянницы как будто изменился: «Недовольная девка стала, нервная, дерганая и, похоже, чего-то недоговаривает…»

      Как-то по весне, когда от племянницы долго не было известий, Нина Семеновна загрустила и позвонила ей сама. Но в ответ на ее обычное «как дела?» Ольга жалобно засопела и, пробормотав что-то невнятное, разрыдалась прямо в трубку, да так горько, с причитаниями, все никак остановиться не могла.

      – Олечка! Что случилось? Что-то с Дениской? – прокричала в телефон до смерти перепуганная Нина.

      – Нет, не с ним, а с Филиппом. Ой-ой-ой, что же делать, – сквозь слезы отвечала ей племянница. –