Ведич. Василий Головачев

в Ходиловичах, с дружками он был. Знаете, спортсмены эти, из Клуба.

      Шерстнев кивнул.

      В соседнем с Фошней селе Гришина Слобода год назад открылся Клуб спортивного совершенствования, быстро завоевал популярность среди молодёжи определённого толка, и теперь вся округа дрожала от страха, когда «спортсмены» выходили гулять, в том числе – по соседним деревням.

      – Ничего, ерунда это, – заторопился Глеб. – Мы таких не слушаем. До свиданья.

      – Что они говорили?

      – Да ничего особенного. – Глеб почесал затылок. – Предложили отдать детей в православно-приходскую школу в Жуковке, потом добавили, чтоб мы к вам ни ногой, иначе кирдык.

      Шерстнев покачал головой:

      – Сурово!

      Глеб махнул рукой, усмехнулся:

      – Мы их не боимся. А про вашу школу только хорошее слышали.

      Парень поспешил за своим семейством.

      Борислав Тихонович вернулся в кабинет, пребывая в сосредоточенности. Уже третий житель района, принявший решение отдать детей учиться в Школу Шерстнева, жаловался на угрозы со стороны неких лиц, явно не заинтересованных, чтобы количество учеников в Школе увеличивалось. И симптом этот был тревожным.

      Походив по кабинету, потом по тихим коридорам здания школы, пахнущим новым линолеумом, Борислав Тихонович позвонил другу, носившему в Общине звание пестователя. Звали друга Онуфрием Павловичем, исполнилось ему уже семьдесят лет, работал он простым лесничим в Жуковском лесничестве, на самом же деле служил в Катарсисе и был близок к волхвам, основателям Общины «Родолюбие».

      Онуфрий Павлович приехал к обеду, на стареньком велосипеде.

      Жил он в соседней деревушке Велея, в семи километрах от Фошни. Высокий, седой, степенный, с короткой седоватой бородкой и умными живыми глазами с хитринкой, выглядел он на пятьдесят с небольшим. Одевался всегда просто, в соответствии с обычаями сельской местности, не выделяясь из общей моды. Август на Брянщине выдался жарким, хотя и не без дождей, и Онуфрий Павлович носил светлую льняную рубашку, холщовые штаны с кармашками и сандалии.

      Прошлись по территории Школы, обмениваясь последними новостями, уселись в уютной учительской. Борислав Тихонович заварил чай, достал сухари с маком и баранки.

      – Варенье есть, смородиновое, хочешь?

      – Не откажусь, – кивнул Онуфрий Павлович, огладив бородку. – Умеет варить варенье твоя Алевтина. Где она, кстати?

      – Уехала к родичам, – ответил Шерстнев; речь шла о его жене Алевтине Матвеевне. – Она же из оренбургских крестьян, все её родственники там окопались.

      Выпили по чашке чаю.

      – Говори, что там у тебя, – отодвинулся от стола пестователь Общины.

      – Тучи надвигаются. – Шерстнев рассказал о визите молодой семьи, закончил: – Это уже третий случай попыток воздействия на людей в таком ключе. Кто-то очень не хочет, чтобы к нам вели детей.

      Онуфрий Павлович снова огладил бородку.

      – Понятное дело. Ты растишь не просто активных строителей социума, но по сути магов, радеющих за Русь, за Род, за мир без зла. При достижении критического