Девушка, которую ты покинул. Джоджо Мойес

на него, на подернутые сединой коротко стриженные волосы, водянистые голубые глаза, внимательно рассматривавшие меня из-под кожаного шлема с пикой. Лицо мое оставалось бесстрастным, подбородок был вызывающе вздернут.

      Наконец он повернулся, обогнул меня и, спустившись по лестнице, прошел в коридор в задней части дома. Но внезапно остановился, уставившись на мой портрет, и удивленно заморгал, словно только сейчас обнаружил, что его повесили на другое место.

      – Я попрошу кого-нибудь сообщить вам, когда следует ожидать первую партию продуктов, – произнес он и, развернувшись на каблуках, прошел в бар.

      3

      Ты должна была сказать «нет», – ткнула мне в плечо костлявым пальцем мадам Дюран, да так, что я подскочила на месте.

      На голове у мадам Дюран был капор с рюшем, на плечах – выцветшая голубая вязаная пелерина. Те, кто жаловался на отсутствие новостей, так как газеты были запрещены, явно никогда не встречались с моей соседкой.

      – Что?

      – Кормить немцев. Ты должна была сказать «нет».

      Утро было на редкость промозглым, и я замоталась шарфом до носа.

      – Я должна была сказать «нет»? – отогнув шарф, переспросила я. – Интересно, а вы, мадам, сказали бы «нет», если бы они захотели занять ваш дом?

      – Вы с сестрой гораздо моложе меня. И у вас есть силы бороться.

      – К моему глубочайшему сожалению, в моем распоряжении нет огневой поддержки артиллерийского дивизиона. И что я, по-вашему, должна была делать? Швырять в них чашки и блюдца?

      Но она продолжала поносить меня даже тогда, когда я открывала перед ней дверь boulangerie. В булочной уже не пахло так, как обычно пахнет в булочных. Внутри все еще было тепло, но запахи багетов и круассанов давным-давно исчезли. Вроде бы мелочь, но каждый раз, переступая порог этого заведения, я ужасно расстраивалась.

      – И куда только катится наша страна! Видел бы сейчас ваш отец, что в его отеле немцы! – Мадам Лувье явно была хорошо проинструктирована и, когда я подошла к прилавку, осуждающе покачала головой.

      – Он поступил бы точно так же.

      Но тут булочник месье Арман пришел мне на помощь.

      – Вы не имеете никакого права осуждать мадам Лефевр! – цыкнул он на них. – Сейчас мы все игрушки в их руках. Скажите, мадам Дюран, а меня вы осуждаете за то, что пеку им хлеб?

      – Я просто считаю непатриотичным выполнять все их требования.

      – Легко говорить, когда вам к виску не приставляют пистолет.

      – Выходит, их становится все больше и больше? Все больше немцев залезает в наши кладовые, ест нашу еду, ворует наш скот. Клянусь, я просто не представляю, как мы переживем эту зиму!

      – Как всегда, мадам Дюран. Стойко и с чувством юмора. Молясь, чтобы Всевышний, если этого не сделают наши парни, дал бошам хорошего пинка под зад, – подмигнул мне месье Арман. – Ну а теперь, дамы, чего желаете? У нас имеется черный хлеб недельной давности, черный хлеб пятидневной давности и черный хлеб неопределенной давности, но точно без долгоносиков