Чужая луна. Игорь Яковлевич Болгарин

Вам, что из-за ваших помощников и советчиков вы губите Родину, и просил отставки и суда надо мной. Ваш ответ: и отставка, и суд вредны…».

      Почерк у Слащёва был неразборчивый, стремительный, с сильным наклоном. Какие-то слова были перечеркнуты, вместо них дописаны другие, строки наезжали одна на другую. Чувствовалось, что рапорт был написан в сильном волнении, торопливо и оттого неряшливо.

      «…Вы обещали мне, когда только вступали в должность Главнокомандующего, что имеете возможность обеспечить всем необходимым военнослужащих в случае неудачи, – продолжал читать Кутепов. – В момент крушения я просил назначения. Вы меня назначили – зрителем.

      Неудача случилась: Крым сдан. Мы находимся в Турции без какой-либо надежды. Ходят слухи, что нас отправят в лагерь военнопленных. Количество продуктов, которые нам выдают, вполне соответствуют пайку военнопленного. И такое же качество.

      На основании всего доложенного доношу: 1) Голодаю, 2) Голодают офицеры и солдаты и 3) Спрашивают меня: «За что?».

      Я же ходатайствую перед Вами об ответе по тем обязательствам, которые Вы взяли на себя. Обращаюсь к Вашей чести, ко всему святому, что у вас еще есть, и прошу спасать армию и обеспечить борцов хотя бы в ущерб своим интересам.

      А всеми обеспеченные бойцы под командой старшего из бойцов, генерала Кутепова, хотя бы на новом фронте исполнят свой долг.

      К сожалению, государства по Вашей милости у нас уже нет, но армия пока еще уцелела. И армия эта – Русская Армия, солдатом которой я был, есть и буду. Она умереть не может и не должна».

      Прочитав рапорт, Кутепов поднял глаза на Слащёва:

      – Ну, а мою фамилию зачем сюда прицепил? Для красоты, что ли?

      – Это пишу я, генерал-лейтенант Слащёв-Крымский. Это мои мысли. Ты за них не несешь никакой ответственности. Но вставил я тебя сюда не случайно. Пусть задумается, что он не один такой. Захотим и сменим, как в свое время Деникина, – пояснил Слащёв и затем снова спросил: – Может, еще что не понравилось?

      – Сумбурно очень. Категорично. И ложь не понравилась. В пути, и верно, жили впроголодь. Сейчас же французы нас снабжают вполне удовлетворительно.

      – Генералов – да! А простых солдат?

      – Продуктовые наборы для всех одинаковые.

      – Ну, слегка преувеличил. Написал, как сумел. Я не Пушкин.

      – Зачем же так: «Голодаю»? – ворчливо сказал Кутепов. – Ты лично голодаешь?

      – Я не за себя. Но так для дела надо. Чтоб задумался.

      – Хорошо. Я передам это Главнокомандующему. Но я считаю твои упреки… как бы это сказать… не очень справедливыми. И хочу тебе напомнить, Яков, ты вступаешь в конфронтацию с довольно сильным человеком. Я лично не хотел бы иметь такого врага. Я не тебя жалею, а твою дочь. Надеюсь, ты понимаешь меня?

      – Я надеюсь, Врангель – не только сильный, но и здравомыслящий человек. И полагаю, сделает из моего рапорта правильные выводы.

      – Я тебе все сказал.

      Уже прощаясь, Слащёв мимоходом спросил у Кутепова:

      – Сегодня по