Феникс. Эдуард Арбенов

кроме Саида. В этом был убежден Саид. Берег тайну, как может беречь ее друг, брат.

      Политрук был ранен. Левое плечо еще кровянело, свежее пятнышко алело на старой перевязке под распахнутой шинелью.

      – Не заживет, – пояснил политрук.

      – Почему?

      – Видно, кость затронута. Да и осколок там…

      «Сдался не по доброй воле, – подумал Саид. – Вообще не сдавался, его, наверное, взяли немцы силой, а то и в бессознательном состоянии. – Каким-то укором звучал этот вывод для Саида. – Я, кажется, один здесь без царапинки».

      – Потом оперируют… – подбодрил он политрука. – Направят на постоянное место и там вынут осколок.

      – Вы шутите… Больных списывают до отправки…

      Политрук это произнес без страха, хотя списание означало не что иное, как умерщвление.

      Кажется, он готов был ко всему. И в то же время постоянно захлопывал борта шинели, словно оберегался простуды. Не хотел, чтобы эсэсовцы видели кровоточащую рану. Других, не Саида, заверял: она заживет.

      Так сказал и круглолицему. Тот не обратил внимания на перевязку, его не занимала чужая боль, но он вцепился в политрука и стал опекать так же, как и Саида. Добывал лишние пайки хлеба, подарил ему свой объемистый котелок, на случай, если кашевару взбредет в голову увеличить норму на полковша. Часами просиживал у ног раненого, сетуя на трудности подневольного житья.

      Саид как-то предупредил политрука, намекнул на опасность такой дружбы. Тот помрачнел:

      – Поздно.

      – Что поздно?

      – Я поделился с ним тайной.

      Минуту они оба молчали. Утешать было незачем. Да и политрук сам понимал, чем грозило ему возможное предательство круглолицего.

      – Поздно, друг.

      – Какова тайна?

      Политрук доверился еще раз. С первого дня в Кум-лагере он сколачивает группу для побега. Отсюда уйти легче, близка родная земля, на ней каждый кустик прикроет. Да и фронт не за горами. Свои! В группу решил включить круглолицего: немцы посылают его в лесок за топливом для кухни. Если в носильщики возьмет с собой политрука с товарищами, можно уйти. Придушить конвоира и уйти.

      Саид чуточку успокоился.

      – С этим круглолицый подождет. Даст выйти из зоны, пустит в лесок и дальше, за него. А потом уже прокукарекает немцам. Они схватят горяченьких на бегу…

      – Пожалуй, – согласился политрук.

      – Товарищей не назвал?

      – Нет.

      – Интересуется?

      – Не особенно. Уговорились – назову перед нарядом в день выхода.

      – День назначили?

      – Пока нет.

      – Тяни.

      – Сколько?

      – С неделю.

      Круглолицый ждал. Он ходил взволнованный, с горящими глазами, покусывая губы, – всегда покусывал, если не терпелось достичь желаемого. Не дождался. Сам назвал день: завтра. В субботу, значит. Политрук отказался. Придумал причину. Но, видно, неубедительную. Азиз поглядел внимательно на его серое, почти бескровное лицо. Усмехнулся.

      – Струсил?

      – Чепуха.

      – Беги