Боги слепнут. Роман Буревой

уже горели. Но как-то тускло. Бледный свет струился через силу. Почему-то отражения в лужах были гораздо ярче, желтее, злее. Когда Арриетта и Гимп проходили, отражения выскакивали из одной лужи и спешно шлепались в соседнюю, и плыли за людьми, постепенно отставая. Стихи о лужах писать просто – отражения притягательны для поэтов. Отраженный свет луны манит, а блеск солнца… Блеск солнца…

      Арриетта задумалась о свете и рифмах, и не заметила ловушки. Вернее, она проскочила, а ее слепой спутник угодил в разинутую пасть двумя ногами. Гимп рванулся, и чуть не упал. Ноги его по щиколотку были погружены в непроницаемую черноту. Лужа, в которую он угодил, казалась густой и… немного выпуклой.

      – Орк! Мы влипли! – закричал Гимп.

      Арриетта невольно передернулась. Голос гения был, как наждак.

      – Только ты.

      – Ах, вот как! Приятно слышать, что тебе повезло. Скажи на милость, зачем мне тогда проводник? Так вляпаться я мог и без твоей помощи.

      Его упреки были справедливы. Но от этого ничего не менялось. Ловушка держала его мертвой хваткой. Черная лужа вокруг ног морщилась от усилия, но отпускать не собиралась.

      – Я побуду здесь. Не знаю, долго ли выдержу. Но пока я с тобой, – пообещала Арриетта.

      – Зачем? – Гимп поднял голову. Незрячие глаза смотрели в черное небо без звезд. Фонари столпились вокруг. В той луже, где стоял Гимп, не плавало ни одного отражения.

      – Я буду читать тебе стихи, пока ОНИ не придут…

      – А потом?

      – Потом не знаю. Наверное, убегу. Может быть даже раньше убегу. Я еще не знаю, насколько я смелая.

      – Так не пойдет.

      Гимп вынул из кармана какой-то кругляк.

      – Подожги. – Он протянул ей зажигалку.

      Она не позволила себе догадаться, что это такое. Руки дрожали. Только с третьего раза синий тщедушный огонек прилепился к поросячьему хвостику, торчащему из кругляка.

      – Отойди. Когда жахнет – вернешься, дотащишь меня до дома.

      Фитиль, шипя, обгорал…Огонек подобрался уже к самому кругляку.

      Свободной рукой Гимп снял с себя пояс и отдал Арриетте.

      – Ноги перетяни ремнем… А то кровью истеку.

      – А если не успею? Если они раньше…

      Он не ответил – бросил взрывчатку себе под ноги.

      Рвануло несильно – пламя, шипя, брызнуло во все стороны. Повалил дым, вонючий и необыкновенно густой. Лужа раздалась – будто в черной ее непроглядности открылся огромный красный рот, и рот этот вопил от ужаса. Арриетта слышала вопль и вполне различимый выкрик: «Н см-м-м!». Лужа отпустила Гимпа за мгновение до того, как раздался взрыв. Гимп рванулся вверх и вбок. Его накрыло уже в прыжке. Рассадило обе ноги. А от лужи не осталось ничего – несколько черных липких ошметков на стене ближайшего дома. Стекла в окнах лопнули, посыпались осколки. Где-то далеко завыла сирена «Неспящих». Арриетта кинулась к гению. Гимп лежал в десятке футов от ловушки. Ноги его были красны от крови, края туники тлели, сворачиваясь черными лоскутами. Арриетта перетянула ремнем левую ногу, что пострадала куда больше правой, ухватила Гимпа под мышки и